Но вместе с тем их взгляд был мертвым и застывшим; ее лицо было темно-синюшным, а вокруг ее горла была повязана веревка.
Фом наконец встретил Эвелин Кросс во плоти — ведь от нее и осталась одна только плоть. Ее руки были сложены на колене и удерживали карточку, на которой значилось грубо напечатанное сообщение:
«ВЫ ПОЛУЧИЛИ ЭТО БЛАГОДАРЯ ВМЕШАТЕЛЬСТВУ ПОЛИЦИИ».
Глава XIII. Поддержка
Стерлинги не слышали о трагической смерти Эвелин до следующего утра. Миссис Стерлинг наслаждалась привилегией зачитывать новости, поэтому Беатрис потворствовала ее слабости и никогда не просматривала газеты, пока они не были, скажем так, «официально объявлены открытыми». Так как этот запрет не касался финансовой прессы, миллионер также придерживался этого негласного семейного соглашения.
Для всех них было шоком, когда, зачитав заголовки о событиях государственной важности, миссис Стерлинг издала слабый возглас:
— Эвелин Кросс была убита!
Хотя ее чувствительная натура не выносила трагических событий, она добросовестно передала им детали преступления, зачитав их тихим сдержанным голосом. Слушая ее, Виола дрожала от того же страшного волнения, которое овладело ею, когда Кроссу пришло требование выкупа. Каждый нерв в ее теле покалывало, будто провод высокого напряжения высвободил свой ток.
Оглядевшись, Виола едва могла поверить в то, что остальные слушатели продолжали завтракать. В то время как она содрогнулась, представив себе молодую блондинку, измученную агонией борьбы, со стройными связанными ногами в разорванных чулках, Беатрис ела овсянку, а ее отец расправлялся с грейпфрутом.
Виола вновь обвинила их в отсутствии сочувствия и ощутила острое возмущение, так как она была неспособна понять, что эта семья была эгоистична в том, что касалось темы похищения людей. Это было тенью, которая угрожала их жизням и представляла для них живой интерес. Из-за существования этой угрозы они храбрились, дабы опровергнуть ее реальность; родители делали это, чтобы успокоить Беатрис, а она — ради них — также играла свою роль в этом представлении с опровержением.
«Посмотрите на нас, — казалось, говорили они. — Наша бесстрастность доказывает: мы знаем, что мы неуязвимы для этого».
Правда заключалась в том, что они были сильно потрясены этой трагедией. Было невозможно игнорировать существование осьминога, когда его щупальца только что сомкнулись над жертвой — и было бесполезно рассуждать, что Рафаэль Кросс и его дочь привлекли к себе излишнее внимание и Эвелин не получила никакой защиты.
Как будто вдруг вспомнив, что Виола — еще один человек, стоящий на страже ее дочери, миссис Стерлинг посмотрела на нее с бессознательной мольбой.
Но девушка не заметила этого — она была поглощена размышлениями о том, как Эвелин Кросс в последний раз пришла домой. Ее живое воображение так точно восстановило каждую деталь, что она почти ощутила себя на месте жертвы. Она точно знала, в каком волнении была Эвелин (об этом свидетельствовал ночной портье в отеле), когда она весело пожелала спокойной ночи своему неизвестному сопровождающему.
Портье только слышал, как отъехала машина, прежде чем Эвелин вошла через вращающуюся дверь. Виола была уверена, что это было триумфальное появление — вызывающее вплоть до развязности. Девушка получила удовольствие от этого приключения — спасибо, никаких сожалений — и теперь была готова к старой доброй родительской трепке.
Виола прошла с Эвелин каждый шаг ее пути, страстно желая вернуть ее назад, но не в силах этого сделать. Она поднялась с ней в лифте, который постепенно, метр за метром подводил девушку все ближе к тому, что ожидало ее в квартире. Она сопровождала Эвелин по застеленным коврами коридорам, открыла входную дверь… и затем вошла в холл.
Там кто-то стоял. Ждал ее…
Черный туман застлал глаза Виолы, шум в ушах заглушил звук тихих, быстрых слов миссис Стерлинг. В следующую секунду она стряхнула с себя болезненное наваждение. Наконец вернувшись в реальный мир, она разглядела на столе для завтрака фарфоровые бархатцы с ручной росписью, а за окном — медно-красное солнце, пробивающееся сквозь туман.
С брезгливым содроганием миссис Стерлинг отбросила газету в сторону.
— Это слишком отвратительно… слишком ужасно, — заявила она. — Я не могу читать дальше.
Ощутив приступ нездорового любопытства, Виола взяла газету, чтобы узнать, какой ужасный факт сокрушил стоицизм миссис Стерлинг. Он заключался в одной-единственной строке в конце отчета, где указывалась дата проведения следствия.