Хотя миссис Стерлинг и девушки были поражены его стойкостью, миллионера он восстановил против себя отсутствием эмоций.
— Никакого бриджа для меня, — сказал тот. — Не в настроении. Я хочу пойти в какое-нибудь тихое место с Беатрис.
Он посмотрел на свою дочь с рабской преданностью, и Кросс с горечью произнес:
— Вы правы, Стерлинг. Наслаждайтесь ее обществом, пока можете. Я позволял Эвелин приходить и уходить. Теперь кажется, что я был неправ, но я хотел, чтобы у нее была свобода… Я никогда не хожу в зоопарк — терпеть не могу видеть животных в клетках.
— Интересно, на какое животное в клетке похожу я? — поинтересовалась Беатрис.
Тишина, воцарившаяся за ее выражением соображений, была столь напряженной, что Виола попыталась свести это к шутке.
— Дорогая, — сказала она, — вы, как и я, идеальный обезьяний тип. Мы должны пойти в обезьянник и отыскать своих двойников.
Искра бунта погасла в умных карих глазах Беатрис, которые из-за ее юношеской полноты казались меньше, чем были на самом деле.
— Слишком рискованно, Грини, — весело сказала она. — Доподлинно известно, что, впервые увидев обезьяну, я сказала: «Здравствуй, папочка».
Наклонившись, она без малейшего смущения поцеловала Рафаэля Кросса в макушку.
— На самом деле мы не забываем, — прошептала она, как будто извиняясь за свое легкомыслие.
Ее отец, который не отличался присущей ей щепетильностью, начал задавать вопросы, касающиеся продвижения полиции в поисках преступника.
— Ничего нового, — объяснил Кросс. — На радио транслировалось сообщение полиции с просьбой предоставить информацию от любого человека или о любом человеке, в чьей компании она недавно находилась.
— Я слышал об этом, — сказал Стерлинг. — Никто не объявился?
— Напротив. Множество людей видело ее в разных машинах, с разными людьми, в разных местах — и все в одно и то же время.
— А как насчет того парня, с которым она сбежала? Он тоже затаился?
— Естественно. Она была убита, когда ушла от него. Только дурак по собственной воле стал бы впутываться в неприятности.
Губы миллионера сжались в тонкую линию.
— Я не понимаю вас, Кросс, — холодно сказал он. — Можно подумать, что вы не заинтересованы в том, чтобы отомстить за смерть вашей дочери.
Голубые глаза Рафаэля Кросса внезапно зажглись страстью. На мгновение он, казалось, вернул себе свои прежние волнующие качества, и Виола — несмотря на насмешку Фома — вновь подумала о Торе.
— Вы правы, — воскликнул он. — Так или иначе, мне это безразлично. Только одна вещь имеет значение: Эвелин мертва. Я должен забыть. Я могу пустить себе пулю в лоб или могу продолжать играть в бридж и заниматься бизнесом, как обычно. Я могу опробовать оба пути, прежде чем я покончу с этим.
— И все же я не могу понять этого. — Стерлинг продолжил высказывать свою точку зрения: — Если бы это был мой ребенок, я бы поймал ее убийцу, даже если на это ушли бы мои последние деньги и последний день моей жизни. Но я бы нашел его — и тогда разорвал бы его на кусочки.
На этот раз Беатрис поцеловала своего отца, потеревшись своей идеально гладкой щекой о его пергаментную кожу.
— В тебе говорит комплекс линчевателя, дорогой мой, — сказала она ему, — и ты не можешь ожидать, что цивилизованные люди согласятся с вами. Чтобы наказать тебя, я собираюсь позвонить Билли Остину и спросить его, хотел бы он иметь тебя в качестве тестя. Идем, Грини?
Девушки ушли рука об руку, а Стерлинг с признательностью произнес:
— Мы благодарны вам, Кросс, за то, что вы нашли для нас эту девушку. С ней Беатрис никогда не скучает. И все же я рад, что они ушли. Я хочу говорить с вами откровенно.
Он повернулся к своей жене с вопросительным взглядом, но та покачала головой в знак того, что собирается остаться.
— В газетах говорится, — прямо заявил Стерлинг, — что убийство Эвелин — бытовое убийство или убийство на почве ревности. В таком случае это выставляет вашу дочь не в слишком хорошем свете. Конечно, я не знаю, что произошло на самом деле, и не спрашиваю об этом — это не мое дело.
— Я буду с вами откровенен, — заговорил Кросс с явным усилием. — Это была проделка, побег. Уже бывали выходные, когда я не мог проверить, где она находится, хотя раньше Эвелин никогда не отсутствовала так долго, как на этот раз. Я вынуждал себя смотреть на это, как молодежь — как на нечто естественное, смотреть широко. Я надеюсь, что вы тоже сможете это сделать.
— Но эта история попала в газеты, — настаивал Стерлинг. — На вашем месте я бы лгал до последнего, чтобы защитить честь своей дочери. Почему вы не рассказали полиции свою теорию о мести людей со старательских шахт?