Рассеянный образ жизни, который она ведет, – в противоречии с этой ролью доброй души при моем отце, – уже изрядно меня раздражает. Она не должна перегибать палку. Зря она думает, что сможет заставить меня согласиться на эту последнюю встречу, она переоценивает свои силы.
Мой тогдашний дружок, в которого я была безумно влюблена, плюнул мне в лицо, когда моего отца арестовали, – и я не знаю ничего на свете, что могло бы сильнее разбить сердце.
Уже смеркается, когда я возвращаюсь домой. Я теперь выхожу из машины, только вооружившись баллончиком и армейским фонарем, вес и размеры которого должны дать мне решающее преимущество над противником, – если верить продавцу, с улыбкой подкидывавшему его на ладони. Я прохожу, пятясь, не задерживаясь, полсотни метров, отделяющие гараж от входной двери. Сосед напротив дружески машет мне рукой, потом другой высовывается, чтобы спросить, все ли у меня в порядке. Я энергично киваю.
Темная машина припаркована возле моего дома, чуть поодаль, полускрытая массой еще не опавшей листвы. Уже второй вечер я ее вижу. Вчера мне не хватило мужества, и я тянула время. Сегодня вечером я готова. Давеча, когда она припарковалась, я стояла у окна, промывая рис. Я подалась вперед.
Уже недостаточно светло, чтобы различить кого бы то ни было внутри машины, – я вообще никого не вижу, луна светит лишь бледной четвертушкой, тусклой от облачной дымки, тянущейся ввысь, – но я знаю, что он там, за рулем, что его мысли направлены ко мне, что они отчаянно ищут, как бы до меня добраться.
Я спокойна. Сосредоточена и напряжена. Мне не страшно. Я уже не раз имела случай убедиться, что страх как рукой снимает, когда отступать некуда, а я как раз в такой ситуации. Я полна решимости. Я жду. Пусть он придет ко мне. Я притаилась в полумраке и поджидаю, когда он выйдет. Я готова его встретить. Угостить газом, чтобы заплатил за все. Едва пробило десять часов, но здесь в ноябре с наступлением темноты нет ни души. Путь для него свободен.
Вдруг – я не верю своим глазам – вспыхивает огонек зажигалки. «Он шутит!» – ахаю я, совершенно ошеломленная.
В одиннадцать он закуривает третью сигарету. Я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать от злости. Больше терпеть невозможно. Забыв о всякой осторожности, обо всех мерах безопасности, я решаю выйти к нему, коль скоро он не идет ко мне. Я приоткрываю дверь, присев на пятки, и, кусая губы, выскальзываю наружу. Огибаю дом, чтобы зайти ему с тыла – дыхание перехватывает, ноги дрожат, зубы сжаты, – вооруженная фонарем, аэрозолем и моим неудержимым желанием покончить с этим.
В память о нем во мне осталось лишь слабое жжение да несколько бледнеющих синяков, но важно не то, что я чувствую физически, – повторюсь, я имела опыт, который считаю много худшим, если ограничиться проникновением stricto sensu[2], – важно, что я чувствую душевно, важно, что он взял меня силой, вот что вооружает сейчас мою руку.
Я хочу воспользоваться эффектом неожиданности, взять пример с него. Я была еще в шоке, когда он придавил меня к полу, мое сердце еще не забилось вновь, когда он рвал на мне трусы, и я еще не поняла, что со мной случилось, когда он вошел в меня и овладел мной.
Я глубоко вдыхаю. Собираюсь с силами. Думаю, а не повернуть ли назад, молча кривя рот, потом моя рука и армейский фонарь одновременно описывают дугу, и стекло со стороны пассажира разлетается вдребезги.
Слышится крик, но я уже обрызгиваю салон, просунув руку внутрь, – и реально так близка к оргазму в эту секунду, когда опустошаю баллончик, направив струю на скорчившуюся на сиденье фигуру, что не сразу узнаю беднягу Ришара, который, кажется, близок к обмороку, однако исхитряется открыть пассажирскую дверцу и со стоном вываливается на дорожку.
Я и забыла, ведь Ришар – тот самый человек, что озабочен моей безопасностью при всей натянутости наших отношений, и жалею, что задела его по поводу его работы, хоть это и было необходимо. Глаза его выглядят ужасно: красные, распухшие, налитые кровью. Я отвожу его, сам он вести не способен.
В его жизни есть женщина. Вот мне и представился случай это узнать. Машина, в которой я разбила стекло, принадлежит ей.
Не то чтобы я ревновала. Мы с Ришаром расстались почти три года назад, и я тут же постаралась подсунуть ему пару-тройку женщин, чтобы сделать для него испытание разводом как можно менее мучительным. Я не ревную, но мне это и не безразлично. В его среде много женщин, этот мир манит их, и всегда находилась одна или другая, считавшая, что сценарист, который пару раз имел успех и знаком со всеми, а вдобавок еще недурен собой, заслуживает интереса. Я также не хотела, чтобы они были слишком умными, с таких станется обглодать мужчину до костей, строить макиавеллиевские планы. Я остерегалась тех, у которых большие груди, но также и тех, что читали Шервуда Андерсона и Вирджинию Вулф, такие сожрали бы его в один присест.