Повитуха видела, как хозяин дома наклонился над ребенком. Она все поняла, не выдав себя ни звуком, не вмешиваясь. Младенцы иногда рождаются мертвыми – так бывает, ей ли не знать. Это была его внучка, и родной дед вправе распорядиться ее судьбой. И когда он отошел, не решившись на задуманное, повитуха вышла из-за перегородки, завернула девочку в рогожку, предварительно сунув в рот, как соску, тряпицу, пропитанную молоком, привязала ребенка к своему телу крест-накрест платком и молча, медленно поковыляла прочь со двора. «Видно, сам аллах хочет, чтобы ты жила, кроха, – в такт неторопливым шагам размышляла она про себя, – смогла разжалобить даже этого ирода».
«Да, девочка необычная, светлокожая, светлоглазая, крепкая», – повитуха давно принимала роды и знает: такой ребенок редок, о таком ребенке женщины тайно мечтают…, и пожилая женщина решилась. Конечно, она не собиралась отдавать дитя на съедение хищным птицам или животным. Она твердо решила отнести девочку в дальний кишлак. Путь им предстоял в горы, в затерянный район, откуда она сама родом.
Почему она так поступила? А все ли свои поступки мы можем объяснить вескими причинами, пункт за пунктом перечисляя мотивы? Всегда ли так в нашей жизни бывает? Случается же порой непредвиденное, необъяснимое: в миг что-то накатит, нахлынет, восстанет, приправленным опытом прошлых жизней, и вдруг вы уже куда-то спешите и вытворяете немыслимые вещи в бессознательном порыве. А потом эти не поддающиеся логике поступки и действия, в момент возникшие и свершенные, вспоминаете с сожалением, иногда, впрочем, с благодарностью.
Девочка вела себя тихо всю дорогу, не плакала, согретая теплотой чужого тела. Кормилась через тряпицу, вставленную, как соска, в которую женщина нажевывала хлебный мякиш, смешанный с водой. Не привлекая внимания, они шли по горным тропам. Шли долго. Точнее, еле-еле тащилась повитуха. Старая женщина не рассчитала своих с годами растраченных сил: раньше-то доходила за три дня, а теперь вот ей понадобилось больше времени. За три дня до конца пути еда и вода закончились, и женщина, подкармливая ребенка, делала глубокие надрезы на своих пальцах и совала их в рот малышке.
Ближе к полудню седьмого дня добрались до места. Не выдавая свою связь с младенцем, повитуха оставила сверток на самом краю кишлака, возле первого же дома, точнее, каменного забора, окружающего этот дом, а сама заспешила к родственникам. Девочка проснулась, заплакала от голода и была обнаружена женщиной – хозяйкой дома. Она подняла малышку на руки и, принеся в дом, показала мужу. Муж велел младенца накормить, а потом понес подкидыша на совет к старосте, что делать с ребенком.
Староста попросил помощника развернуть младенца и раскрыть его ладонь, как будто хотел прочитать судьбу. Так опытный заводчик по щенячьей лапе определяет массивность и маститость будущего питомца. «Можно лишить этого младенца жизни, – у старосты было на то право, перед ним лежал младенец чужой крови, – да разве лишний рот нужен?»
Но в этот момент ребенок инстинктивно сжал палец помощника. Сжал крепко. Помощник начал, медленно высвобождая, поднимать руку, и младенец повис, уцепившись за его палец. Помощник бережно опустил ребенка, а староста, умудренный опытом, решил, что это знак: аллах наделил этого ребенка силой жизни. Вместо первоначального плана он распорядился передавать ребенка по очереди кормящим матерям – благо в селении таких было больше десятка – в надежде, что какая-то женщина привыкнет к младенцу и захочет взять в свою семью и воспитывать в принятых у них обычаях и вере.
Девочку передавали из дома в дом, и женщины ее по очереди кормили: никто не мог пренебречь распоряжением старосты.
Малышка, кажется, понимала недружелюбность мира, в который попала. Нет, она не была очень спокойной, но голос подавала редко. Когда кто-то из старших детей женщины, у которой она оказывалась, щипал ее, проверяя ее светлую кожу, шоркал камнем, тыкал острым предметом или норовил срезать верхний слой – может, дальше за ним темная кожа? – она подавала голос, ища защиты.
– Посмотри, это наш старший сделал, – женщина, останавливая кровь на светлой ножке малышки, с горечью показала мужу свежий порез.
Он подозвал старшего сына.
– Ну, скажи что-нибудь ему, – обратилась женщина с мольбой к мужу, держа малышку на руках.
Мужчина задумался. После него самого старший со временем станет главным защитником семьи, потом страны, в которой ведется война... Сейчас он еще мал, неполных пяти лет, по-детски любопытен, пытается определить, враг или друг в его доме, и потому слегка порезал кожу чужому ребенку. Стоит ли его за это наказывать, как просит жена? Он посмотрел на сына, который стоял перед ним виновато: голова опущена, плечи дрожат.