До меня долетело окончание:
— Я толком и накраситься не успела.
Последнюю фразу Она произнесла, смотрясь в маленькое раскладное зеркальце, изъятое из недр сумочки.
Я чуть не рассмеялся. Она толком не накрасилась? Серьёзно?
Разумеется, с Её внешностью можно было не пользоваться косметикой, но сказать, что сейчас Она не накрашена, я не осмелюсь. В обычных обстоятельствах, если не подгоняли, Она делала макияж минимум часа два. Любой мужчина сойдёт с ума от ожидания. А моя дорогая принималась наносить «боевую раскраску» непосредственно перед выходом, не ранее.
— Что ты ржёшь? — Она бросила на меня возмущённый взгляд — я всё же довольно ухмыльнулся. — Это тебе легко: причесался, надел костюм, и всё, красивый. Ты не представляешь, какой это труд — дарить красоту, одухотворять собственным присутствием. Мы рождены наделять радостью, провоцировать на поступки, подвиги.
Я ругнулся бы матом, но в Её присутствии не мог. Какой-то эмоциональный блок, что ли? Вообще, бранюсь как сапожник, по поводу и без, но в Её присутствии благоговею. Словно ребёнок перед родителями, который в курсе всех запретных слов, но не использует их. Знает, что нельзя. Однако стоит его любимой игрушке сломаться, а родителям не быть рядом…
— Я не ржу, а поражаюсь твоей скромности.
— Ой, ты как всегда, — Она убрала зеркальце обратно в бездну сумочки. — Мы что-то отмечаем?
— Всё для тебя.
— Ты не ответил, — тон следователя начинал раздражать. Я вновь почувствовал подступающую волну негодования. — И что это вообще за поведение, родной? Я не привыкла к подобному. Являешься как снег на голову в мою новую квартиру, требуешь быстро собраться и поехать с тобой. Так дела не делаются.
Да-да-да, именно. Она не привыкла быть ведомой. Вот Её слабое место. Самое больное, куда я намеренно бью.
— Как снег на голову у нас обычно являешься ты! — плотину из давних обид всё же прорвало, и меня понесло: — И только когда это нужно тебе! И вот вынь да положь! Тебе же всё равно на мои планы, есть ли у меня возможность. Силы, в конце концов. Тебе нужно здесь и сейчас. А было такое, чтобы ты ради кого-нибудь поступалась собственными интересами? Что губы надула? — надо остановиться, но не могу. — И, думаешь, я не знаю про других? Они наверняка так себя и ведут, как тряпочки. Терпят твои выходки, встают на задние лапки по первому слову, но не я. Нет, сударыня, я не инфантил, как твои сопливые дружки.
Больше нет.
Она молчала. Визави казалась растерянной. Думала, я столь наивен и не знаю про других?
— Это желание каждого мужчины — иметь собственность. Только я не квартира или машина, ясно? Я живая, а значит, свободная. Я здесь, с тобой, потому что хочу быть здесь и с тобой, — Она смотрела в окно, и от этого на душе стало скверно. — Ну, такова моя натура, что я могу поделать? — у меня была парочка нецензурных замечаний на подобное высказывание, но я решил придержать их. Она же продолжала: — И вообще, чем реже мы видимся, тем слаще момент встречи. Вот вы не цените этого. Совершенно не цените, — я заметил в отражении, как Её глаза блеснули влагой. — А захочу, остановлю машину и уйду.
Звучало как угроза, но по интонации я понял, что это скорее каприз. Актриса продолжала играть роль. Я мысленно аплодировал такому мастерству. На других наверняка работает безотказно.
Но не на меня.
Разумеется, я боялся потерять Её, но спустя столько лет знакомства знал — мы подсели друг на друга слишком сильно, чтобы разорвать отношения. Поссориться? Возможно. Расстаться? Однозначно нет!
Но вдруг Она повернулась и посмотрела мне в глаза. По Её щекам потекли слёзы, размывая макияж и портя целый час стараний. Её бездонные глаза притягивали меня, и я без раздумий поддался, растворившись в этом омуте. Ещё никогда мне не было так стыдно.
За правду?
— Останови машину, — Её слова острым осколком вонзились в сердце, и оно замерло.
Да, мне ещё никогда не было так стыдно за правду. Почему? Ответ крылся в Её испуганном взгляде. Искреннем взгляде. Вот сейчас Она предстала передо мной совершенно иной. Настоящей. Актриса ушла, оставив только Её.
Автомобиль остановился, хотя я не проронил ни слова. Я поборол желание наорать на шофёра, ведь ему плачу я, значит, слушать должен только меня. Однако я бы всё равно велел выполнить Её просьбу. Что сказать? Чуткий оказался водитель, явно заслуживающий бонус.
Она потянулась к ручке двери, и за секунду до раздавшегося щелчка я схватил Её ладонь. Я не мог решиться, и потому молчал. Поэтому просто сжал Её руку. Несильно, возможно, даже нежно. Прикосновением я хотел передать всё то, что не мог сказать.