Лука работал анестезиологом. Он был на десять лет старше меня, не красавец, не особенно обаятельный, ничего интересного. Сначала казалось — типичный коллега по работе, такой как все: вскользь поздороваться, перекинуться парой слов о пациентах, выпить чашечку кофе в комнате отдыха. Но что-то в его поведении меня заинтересовало. Он работал методично, не выказывая больным никакой особенной привязанности — лишь профессиональное уважение. Он мало говорил, редко примыкал к каким-либо компаниям, собирающимся на работе в редкие моменты затишья. Казалось, он наблюдает за миром, и особенно за мной. Его глаза не выпускали меня из виду, я часто чувствовала на себе его спокойный, но настойчивый взгляд. Он ласково мне улыбался, с любопытством прислушивался к моим разговорам с пациентами. Удивлялся моей самоотверженности и пытался понять ее мотивы.
— Не принимай ты все так близко к сердцу, — как-то сказал он мне, забыв о своей обычной сдержанности и отстраненности.
— Не могу иначе, — тем не менее ответила я с вызовом.
— Сама себя сожрешь, — предупредил он.
— Не получается быть такой же равнодушной, как ты.
— Я не равнодушный. Я профессионал. Я знаю свои пределы и за них никогда не захожу.
— Может, за твоим суровым взглядом прячется нежная, ранимая душа? — пошутила я.
— Без души здесь вообще делать нечего. Но она долго не выдержит, если ее не беречь.
— Это точно, я чувствую, что черствею, привыкаю, и это мне вовсе не нравится.
— Это нормальная реакция организма, попытка сохранить душевное здоровье. Она происходит независимо от тебя, потому что твои естественные стремления ведут к гибели.
— Я не хочу превращаться в холодную, отстраненную профессионалку.
— Если ты будешь профессионалкой, ты всегда будешь правильно выполнять свою работу, ту самую, за которую тебе платят.
— Безо всякой страсти?
— А страсть тебе следует поискать в другом месте, — парировал он невозмутимо, словно радуясь, что нашел мое слабое место.
Может, он был и прав. Я всю душу, все чувства вкладывала в работу, потому что не знала, куда их еще девать. Взгляд Луки безмолвно предлагал наконец применить их по назначению. Ни любви, ни нежности не было в этом взгляде, но он был честным и открытым, и я видела в нем себя как на ладони: уязвимая, измотанная и все же весьма привлекательная девушка.
После этого разговора мы как-то сами собой стали часто оказываться вместе возле кофе-машины. Говорили сперва о пациентах, а потом и о собственной жизни, о наших пристрастиях и вкусах. Он рассказывал мне о спектаклях и фильмах, о ресторанах и кафе, и я постепенно осознала, что упускаю множество простых человеческих радостей, что жизнь проходит мимо. Лука переживал в этот момент развод с женой. Разводились они по обоюдному согласию, как взрослые люди, продумав и обсудив свое решение. Дети, по его словам, тоже уже смирились с неизбежным.
Мне было с ним спокойно и легко; его внутренняя зрелость вселяла в меня чувство уверенности, а внимание волновало и льстило. Он пригласил меня на ужин, потом еще раз… Он приближался ко мне тихо и осторожно, как к раненому воробышку: лишь бы не спугнуть, а то ведь вспорхнет и улетит.
Мы стали любовниками. Не возлюбленными, нет, всего лишь любовниками, парой… Попутчиками? Не знаю, как определить эти отношения, связывающие наши тела и наши мысли, в то время как сердца оставались в покое. Мне было хорошо с ним. Мне нравились наши походы в кино, театры и музеи, нравилось, как он рассуждал о фильмах, картинах или скульптурах. Медленно, но верно я привязывалась к нему все сильнее.
Потом однажды, спустя восемь месяцев после нашей встречи, он предложил: давай жить вместе. Он собирался съехать из дома и снять квартиру и предложил мне переехать к нему со всеми вещами, планами и надеждами.
Возможна ли совместная жизнь без любви? Возможно ли превратить жизнь в уравнение без единого неизвестного?
— Да ты с ума сошла! — немедленно возмутилась Эльза. — Разве можно жить вместе с… приятелем?