Выбрать главу

Неделю от Жоша не было ни слуху ни духу. Неужели за все это время он не нашел времени прочесть рукопись? А может быть, ему не понравилось и он не решается мне об этом сказать?

Однажды утром я услышал, как он захлопнул входную дверь, и выскочил на лестничную площадку. При виде меня он явно растерялся, пробормотал, что опаздывает на важную встречу, извинился и исчез, махнув мне рукой на прощание.

Он не появлялся в течение десяти следующих дней, и я утвердился в уверенности, что он просто избегает меня, поскольку не хочет высказывать мнение о книге. Я страдал: его молчание можно было расценить как предательство. Допустим, мой роман действительно так плох, но неужели нашу дружбу может погубить капелька искренности? Меня подмывало постучать в его дверь и разобраться, но я сдерживал себя, опасаясь, что он просто не поймет причину моего гнева. В конце концов, я же сам втолковывал друзьям, что этот роман — не более чем способ провести досуг, внезапное мимолетное увлечение. С какой же тогда стати я так жажду его мнения?

Я уже был на грани отчаяния, как вдруг, опять же утром, раздался телефонный звонок. Я включил автоответчик и услышал незнакомый голос:

— Мсье Ланкри? С вами говорит Тьерри Виллар из издательства «Жанвье». Я прочитал вашу рукопись. Мне все очень понравилось — и сюжет, и стиль. Хотелось бы с вами встретиться.

Я стоял как громом пораженный, не сводя глаз с телефона, не в силах ответить. Когда издатель повесил трубку, я вновь включил автоответчик и прослушал послание несколько раз, словно чтобы окончательно убедиться в его реальности и при этом попытаться за это время понять, как же мой роман попал к этому человеку. Мысли путались, собрать их воедино не удавалось. Я витал в какой-то параллельной вселенной, в которой моему другу понравилась моя книга, он отнес рукопись редактору и тот тоже ее оценил.

В этой вселенной, кстати, и сны были вещими.

— Да я просто положил ее в почтовый ящик, — принялся виновато оправдываться Жош.

— Черт, Жош, ну ты прям удивительный человек! — с восхищением воскликнула Хлоя. — Вот так взять и отнести рукопись издателю, ни с кем не посоветовавшись, без согласия Ионы… Мне лично это кажется смелым поступком и залогом истинной дружбы.

Жош, не привыкший к комплиментам, густо покраснел.

Мы сидели у меня в гостиной. Я позвал их в гости после того, как встретился с издателем, и они тотчас же откликнулись на мой зов. Прежде всего я в общих чертах рассказал о том, как прошла встреча с издателем. Жош улыбнулся, он был явно горд за свой поступок и рад за меня. Хлоя радостно завопила, запрыгала и расцеловала меня. За неимением шампанского мы откупорили бутылку белого вина. Что касается меня, я не чувствовал ни радости, ни возбуждения — лишь удивление и беспокойство.

— Я прочитал все за одну ночь, — объяснил Жош. — Мне безумно понравилось. А на следующий день я уже отправил рукопись издателю.

— Кстати… было бы мило, если бы ты удосужился и мне переслать экземплярчик, — добродушно проворчала Хлоя.

— Я так и собирался, но Жош молчал, и я решил, что написал чушь собачью.

— Я так горжусь тобой, Иона Ланкри! — воскликнула Хлоя в новом приступе энтузиазма. — И тобой тоже, дорогой мой Жош!

Удивительно, с чего она так радуется? Конечно, мне улыбнулась удача, это факт. Но мою радость омрачал страх перед неизвестностью. Родители-то мои всегда мечтали, чтобы я стал писателем, но сам я не видел для себя такого будущего, и этот роман я тоже писал вроде как для себя. Мне казалось, что я не заслуживаю такой судьбы, что я самозванец.

— Тебя ждет столько интересного! Издательские тусовки, журналисты, презентации, фанаты…

— Вот именно! Уж ты-то знаешь меня достаточно и понимаешь, что все это меня мало интересует.

— Вот зануда! Вечно всем недоволен! Даже сейчас ты не выглядишь счастливым!

— Ну, я просто слегка удивлен. Пока не очень себе представляю, как все будет. Этот роман не был предназначен для печати… поэтому я немного растерян. Я едва не отказался от предложения издателя, — признался я.

— Быть не может! — воскликнула Хлоя.

— Но почему ты все же согласился?

— Я подумал о родителях. Они всегда верили, что в один прекрасный день я стану писателем. Не хотелось их разочаровывать. Но… Не могу избавиться от ощущения, что незаконно вломился в литературный мир, что не имею на это никакого права.