Герман поймал меня, но я вырвалась. Толкнула снова.
— Ты разрушил всё! Ты всю мою жизнь разрушил! Ты…
— Ну что я??! – рявкнул. – Что?!
Подбородок задрожал сильнее. Всхлип получился громким и некрасивым. Герман буравил меня тяжёлым, гнетущим взглядом. Я вдруг поняла, что из коридора больше не доносятся голоса. В квартире вообще было тихо: тишину нарушало только моё дыхание.
— Считаешь, можешь уезжать, когда тебе хочется, возвращаться, когда тебе хочется? Так?! Так?!
Я бросилась на него, хотела ударить, а вместо этого оказалась прижатой к широкой груди так крепко, что с трудом смогла сделать вдох. Глотнула воздух. От наполнившего грудь запаха табака, свежести и кружащего голову одеколона меня окончательно накрыло. Как сдувшийся шарик, я повисла в руках Германа и зарыдала. Цеплялась за него, за его чёрную рубашку, как утопающий цепляется за соломинку, и плакала в голос. На затылок мне опустилась широкая ладонь. Перебирая, Герман гладил мои волосы, второй рукой прижимая к себе.
— Всё закончилось, — разобрала его голос сквозь собственный плач. Он говорил сдавленно, глухо. Это не было ни сном, ни фантазией.
— Если бы ты не уехал, ничего бы не было, — ещё одна попытка высвободиться. Неудачная. – Если бы я не встретила тебя… Если бы ты не приехал на заправку…
— Но я приехал, — губами по лбу, дыханием по коже у линии роста волос. – Я приехал, и ты меня встретила. Это случившийся факт, девочка.
— Я тебе не девочка, — его «девочка» стало добротной порцией масла в огонь злости. – Я тебе…
Он хмыкнул. Невесело, даже с пренебрежительностью. Сбросив его руки, я отвернулась.
Дура! Стоило прикормившему разок появиться на остановке снова, дворняга во мне что есть силы завиляла хвостом, в неуёмной надежде, что на этот-то раз её не пнут под зад.
Вытерев слёзы, я отвернулась к окну. На плечи мне легли руки. Я дёрнулась, но Герман властно развернул меня к себе. Отвела глаза, не желая встречаться взглядами.
— Уезжай, — глядя в стену. А в глазах против воли слёзы.
Не ответив, он дотронулся до моего виска кончиками пальцев. Опустил руку ниже и невесомо провёл по припухшей щеке. Я нервно выдохнула. Герман провёл снова. Не удержавшись, всё-таки посмотрела на него. В его чёрных глазах сверкали недобрые огоньки. Пальцы оказались на моих губах.
— Он получит своё, — губы его едва шевелились. И опять по щеке. – Этот недомерок пожалеет, что у нас в стране отменена смертная казнь.
К кому были обращены его слова, не знаю. Ощущение у меня сложилось, что не ко мне. И от того, как они прозвучали, вдоль позвоночника прошёл холодок. Скатившаяся по щеке слеза упала Герману на руку.
Теперь мы в упор смотрели друг на друга и молчали.
— Где Платон?
— Зачем он тебе?
На скулах Германа выступили желваки, жилы на шее натянулись. По-хозяйски он обвёл комнату взглядом. Остановился на мне.
— Зачем тебе мой брат?
— Мы уезжаем из этого города.
Я ушам своим не поверила. Только вчера этот мужчина был прошлым, которое я должна была каким-то немыслимым образом стереть, о котором должна была забыть. А сейчас он стоит в метре и говорит, что мы должны уехать!
Вскинув голову, я выдавила сквозь слёзы усмешку.
— Уезжаем? – Сорвавшаяся слезинка покатилась вниз. Я вытерла её. – Зачем ты вернулся? За документами? Так для этого не нужно ничего придумывать, Герман! Если тебе нужны…
— Документы мне нужны, — жёстко оборвал он. – И ты отдашь их мне. Но не сейчас. И вернулся я не за документами. Я вернулся за тобой.
— А ты уверен, что мне это нужно?! Что мне это ещё нужно?! Ты…
— Это нужно мне, — пронзив взглядом. Подошёл, приподнял голову за подбородок. – Нужно это тебе или нет – меня не интересует. Ты уезжаешь со мной, Вероника. И это не обсуждается.
Глава 4.1
Дмитрий
Получить ответ, где Платон, оказалось несложно. Вероника кричала, начинала плакать и снова кричала, что я могу убираться к чертям собачьим, что нахрен ей не сдался и что виноват кругом, куда ни плюнь.
Да, может, и виноват. Но какая разница, если по факту вернулся я только чтобы взять её с собой? Весь грёбаный месяц вдалбливал себе в голову, что она не для меня, что лучше оставить, как есть. Но никакие уверения не мешали мне с мазохистским удовольствием наблюдать за ней через экран мобильного.
— Чёрт! – задумавшись, затормозил перед пешеходным переходом.