Вспышка гнева заставила ее собраться с силами. Страху не было места в мыслях Убийцы, демона Седьмого Дома. Я прогоняю страхи прочь — или навеваю их, как того заслуживает умирающий. Где-то глубоко внутри гнев эхом отразился от того немногого, что осталось от души ее носителя. Рафаэлла Ли, Рейф, как ее звали на протяжении чуть ли не всех прожитых ею семнадцати лет, тоже ненавидела страх. Она злилась из-за того, что прожила такую короткую жизнь, что не способна была найти выход, но больше всего она злилась на саму себя за то, что считала себя слабой и никчемной. Сильный гнев, заключенный в столь слабой душе, и привлек к ней Суриэль.
Но хватит тратить время зря. Суриэль расширила сознание так, чтобы охватить территорию, в пределах которой ее тело смогло бы передвигаться. Любой верующий, удаленный от нее на расстояние большее, чем могло пройти ее тело, с равным успехом мог находиться на луне. Улицы, и без того сильно пострадавшие во время землетрясения, окончательно пришли в негодность из-за последовавших затем пожаров и беспорядков, так что едва ли сегодня ей удастся проехаться на автобусе или такси. Нужно было идти пешком.
Сначала она ощутила запах самого города, мертвый коричнево-черный запах, похожий на вонь обгорелой кости. Запах нес с собой привкус, тошнотворно-горький. Часть ее удивилась тому, как почти безграничное сознание демона преломляется через ограниченность органов чувств этой больной смертной девушки. Запах и вкус сейчас были ее путеводными нитями, частью единой физической реальности, в которой обитало сознание, некогда способное охватить множественные слои вселенной. От этой мысли ей захотелось плакать. Еще один плохой признак. Она только зря потратит силу, если позволит себе так быстро отвлечься от охоты.
Где он, тот запах, который она искала? За мертвящей вонью бетонных расщелин и асфальтовых проулков таился еще один запах, застарелый, тяжелый и болезненно-желтый. Запах отчаяния, горя, страха и гнева, настолько разбавленных безнадежностью, что от жизни там осталась лишь крохотная искорка. Наверное, так для Рейф пах бы Ад. Но сейчас запах исходил от жителей Лос-Анджелеса, согнувшихся под ужасным грузом собственного безразличия. Где-то в темноте таились и другие запахи и вкусы: едкая острота злости, пряная корица материнской любви, яркая зеленая резкость надежды. Но поблизости не оказалось ничего более-менее приличного. Рейф сморщила нос, почувствовав химическую горечь насосавшегося виски пьяницы за три квартала от нее, который во сне слышал голос давно умершей матери и созерцал ангельские сонмы. Swing low, sweet chariot / Coming for to carry me home[5]. Покажи ему настоящего ангела, и он поверит, пусть лишь на мгновение. Этого ей как раз хватит, чтобы продержаться еще несколько часов, а затем память о чуде ускользнет из его пропитого мозга точно так же, как драгоценная реликвия выпадает из неловкой руки ребенка. Тогда она вернется к тому, с чего начала, и будет опять рыскать по улицам в поисках разбавленной человеческой веры.
Она вздрогнула, затем заставила себя оторваться от машины. Где-то в городе должен быть вариант получше. Она устала подбирать крохи, устала существовать от одной охоты до другой. Пока что сойдет и пьяница. А затем она найдет что-нибудь поинтересней. Что-нибудь такое, что будет соответствовать силе и славе Ангела Смерти.
Горлышко бутылки, надежно завернутой в коричневый бумажный пакет, уютно устроилось у Линнеи в руке. Она до сих пор не верила, что купила выпивку. По крайней мере, ей хватило мозгов держаться подальше от дешевого пойла. Бутылка «Шивас»[6] послужит ей не хуже, чем служила ее родителям, а потом не будет никакого похмелья. Если это «потом» наступит, но сейчас ей было плевать. К тому же была некая гармония в том, чтобы топить свои горести в отраве, которую так любили мамочка и папочка.
Она споткнулась о трещину в бетоне и уперлась рукой в какой-то обломок, чтобы удержать равновесие. Рассмотрев его поближе, она решила, что это был кусок фасада здания. Он был грязно-белым и ноздреватым, с завитушками, в которых угадывались очертания геральдических лилий. Или, быть может, зазубренные края ангельских крыльев. Подумав об этом, она рассмеялась, и звук заметался бешеным эхом, отражаясь от теней.
— Ты случайно не мой ангел-хранитель? Если так, то вот что я тебе скажу: ты опоздал. Ты так чертовски сильно опоздал, что тебя уволили.
Господи, она уже вела себя как пьяная, а ведь бутылка еще даже не открыта. И место, где ее можно выпить, еще не найдено. Она узнает это место, как только увидит. Конечно же, где-то в зоне землетрясения. Эта территория была такой же, как она сама. Изувеченной, разбитой, вывернутой наизнанку, кровоточащей и обгорелой. Как и бутылка, царящая вокруг разруха странным образом успокаивала. Мир снаружи отражал мир внутри нее, и все было так, как должно быть.