Порой у него возникает желание уступить. Он мог бы выбрать себе кого-нибудь из предлагаемых юных барышень – самую богатую. Вел бы размеренную жизнь, его завтраки стали бы, наконец, съедобными, а дети уважали бы отца. Акт продолжения рода они совершали бы тайком, под стыдливым покровом белых простыней, – жена покорно, хоть и с надлежащим отвращением, а он с полным на то правом, – но об этом они бы никогда не вспоминали. Его дом был бы снабжен всеми современными удобствами, а сам он – надежно защищен от житейских забот и тревог. В жизни бывает и хуже.
– Вы думаете, у Грейс утонченная натура? – спрашивает мисс Лидия. – Я уверена, что она не совершала этих убийств, хоть и жалеет, что никому о них не доложила. Наверное, Джеймс Макдермотт возвел на нее напраслину. Впрочем, говорят, он был ее любовником. Это правда?
Саймон чувствует, что покраснел. Если она и флиртует, то сама этого не осознает. Она слишком невинна, чтобы это понимать.
– Трудно сказать, – бормочет он.
– Возможно, ее похитили, – мечтательно говорит мисс Лидия. – В книгах женщин всегда похищают. Но среди моих знакомых таких нет. А у вас?
Саймон отвечает, что никогда с такими не сталкивался.
– Ему отрубили голову. – Мисс Лидия понижает голос. – Макдермотту. И хранят ее в банке, в Университете Торонто.
– Не может такого быть, – возражает Саймон, вновь придя в замешательство. – Череп они, может, и сохранили, но не целую же голову!
– Засолили, как огромный огурец, – удовлетворенно отмечает мисс Лидия. – Ой, простите, матушка хочет, чтобы я пошла и поговорила с преподобным Верринджером. Я бы охотнее побеседовала с вами – он ведь так любит поучать. Но матушка считает, что это полезно для моей нравственности.
Преподобный Верринджер действительно только что вошел в комнату и улыбается Саймону с раздражающей доброжелательностью, словно своему протеже. Или, возможно, он улыбается Лидии?
Саймон смотрит, как Лидия скользит по комнате той плавной походкой, которой обучают юных барышень. Оставшись в одиночестве на диванчике, он думает о Грейс, которую видит каждый будний день: она сидит напротив него в комнате для шитья. На портрете Грейс кажется старше своих лет, а сейчас, наоборот, выглядит моложе. У нее бледное лицо, кожа гладкая, без единой морщинки и необыкновенно тонкая – наверное, потому, что ее не выпускают на улицу. Или, возможно, это следствие скудного тюремного питания. Она похудела, немного осунулась, но если даже на рисунке изображена хорошенькая женщина, теперь она стала еще краше. Или нет – красота у нее сейчас другая. Скулы приобрели мраморную, классическую простоту. Посмотришь на нее – и поверишь, что страдания и впрямь облагораживают.
Но в тесной комнатке для шитья Саймон не только видит ее, но и обоняет. Он старается не обращать на запах внимания, но это глубинное течение отвлекает его. От нее пахнет дымом, хозяйственным мылом и выступающей на коже солью. А еще самой кожей – влажной, натянутой, зрелой. Чем еще? Папоротником и грибами, раздавленными и забродившими фруктами. Он задается вопросом, как часто узницам разрешается мыться. Хоть ее волосы заплетены и заправлены под чепец, они тоже пахнут – это сильный мускусный запах скальпа. Перед ним – самка животного, настороженная и похожая на лисицу. Он настораживается в ответ: по коже бегают мурашки. Порой Саймону кажется, что он увязает в зыбучем песке.
Каждый день он кладет перед Грейс какой-нибудь небольшой предмет и просит ее рассказать, на какие мысли тот ее наводит. На этой неделе он перепробовал разные корнеплоды, надеясь выстроить нисходящую цепочку: например, «Свекла – Погреб – Трупы» или «Репа – Подземелье – Могила». Согласно его теории, соответствующий предмет должен вызвать у Грейс цепочку тревожных ассоциаций. Но пока что она принимает все его подарки за чистую монету, и ему удалось выудить у нее лишь несколько кулинарных рецептов.
В пятницу он решил взять быка за рога.
– Вы можете быть со мной абсолютно откровенны, Грейс, – сказал он. – Вам не нужно ничего утаивать.
– А с чего мне утаивать, сэр? – возразила она. – Это леди есть что скрывать, ведь она боится уронить свое доброе имя. Ну а мне терять нечего.