Не будучи членом Союза писателей СССР, я мог зайти туда с отцом, поэтом Алексеем Марковым, или без него просквозить, прорваться, прошмыгнуть. И вальяжно посидеть в нижнем буфете, в «пёстром» (где всем по-разному, в зависимости от качества комплимента, разливала коньячок грудастая романтичная буфетчица Лиля), или в легендарном Дубовом зале (где, по слухам, заседала масонская ложа и один из наших императоров, запутавшись в шпорах, споткнувшись, кубарем прокатился по лестницам).
Летом основная часть Дома литераторов закрывалась на ремонт, но Дубовый зал работал. Не помню, как просочился, но помню, что заказал я в тот раз (как, впрочем, и всегда) салат «Столичный», водку «Столичную», окрошку со льдом (окрошкой ресторан ЦДЛ славился на всю столицу) и котлету по-киевски.
Не спеша я приступил к трапезе — и тут появляются двое в штатском, внимательно и профессионально быстро всё осматривают, заглядывают под столы и исчезают. Друг за другом (Кристина впереди) в зал входит пара, которую невозможно было ни с кем спутать: Кристина Онассис и Сергей Каузов. Садятся они в глубине зала у камина, неподалёку от моего столика.
— Здесь мило, — замечает наследница, разглядывая стены и витражи. — Я и не думала… — Она берёт салфетку и расстилает у себя на коленях. — Знаешь, я голодная. Съела бы борщ.
— Здесь окрошку хорошо приготавливают, — действительно на приличном английском говорит Каузов (но с интонацией приставленного к ней чекиста).
— Я хочу борщ! — гнёт свою линию Кристина. — Здесь свежие продукты, с рынка? — уточняет. — Мне вчера очень понравилось на том рынке, где мы с тобой были. Как он называется?
— Центральный.
— Творог изумительный! И сметана — чудо!
А я пожираю глазами её, наследницу великой империи Аристотеля Онассиса. Ничего особенного. Худая, высокая, с плоской грудью. Талия, конечно, хороша: её талия мне представилась почти такой же, если не тоньше, чем даже у Натальи Николаевны Гончаровой-Пушкиной. Пальцы нервные, всё время что-то нащупывающие. И глаза: очень крупные, словно от другого, более масштабного лица, надрывные, тёмно-горчичного цвета, печальные, усталые настолько, что не хотелось с ней встречаться взглядом, казалось, усталость в них копилась столетиями, ещё со Средневековья или раньше; больше я в её лице ничего не запомнил.
— В Монако есть чем-то похожий ресторан, — сказала наследница, заказав себе борщ со сметаной. — Он существует уже века полтора и никто не знает, на какие деньги, потому что там всё очень дорого и никогда никого нет.
— Хорошо теперь в Монако, — предположил Каузов.
— Красиво, — печально кивнула Кристина. — Никогда не забуду свадьбу князя Монако Ренье с голливудской кинозвездой Грейс Келли! Мы с моим покойным ныне братом Александром были маленькие, но я всё запомнила, каждую мелочь, каждый звук! Это было нечто фантастическое!
— Расскажи, пожалуйста, — попросил Каузов. — Отец твой присутствовал?
— Нет, хотя да, в самом начале присутствовал, а потом срочно куда-то уехал, уплыл или улетел…
Мы с братом привыкли. А как отец с принцем рассорились из-за голубиной охоты, если бы ты видел! Прямо-таки зверские лица были: ах, так?., да, так!., тогда ноги моей больше не будет в вашем сраном княжестве — если я не могу даже пострелять здесь по голубям, чтобы отвести душу, дать нервам разрядку!.. Но это Грейс попросила Ренье запретить охоту на голубей, которую так любил Онассис.
— А что же свадьба?
— О, свадьба была потрясающая! Всюду звучала живая музыка — оркестры, в порт медленно, величаво вошёл огромный, великолепно, ослепительно украшенный корабль, который доставил Грейс Келли! Все суда княжества гудели на рейде, на доках были установлены флаги государств и орденов… Всем были приготовлены подарки. Было очень весело, но к трём часам ночи мы с братом устали, притом не терпелось узнать, какие подарки ждут нас. Около пяти утра нам удалось уехать, уже светало, и в нашем саду, забрызганном, точно кефиром, рассветом, мы с Александром увидели пару прекрасных арабских скакунов!
— Презент?
— На память нам с братом.
— Поистине королевский подарок! — сказал Сергей.
— А он и есть настоящий король своего государства — Ренье III. Жаль только, карликового. И всё в нём, как потом мы поняли, карликовое — и мысли, и чувства… Слушай, а давай поженимся?