— Все-таки, как решим, Михаил Павлович? Переведем ее или не будем переводить?..
Пальцы продолжают нервно постукивать по столу.
— Да успеем с этим! Тут у нас другое решается. Обожди, договорюсь вот с товарищами… Так как, ребята, свезти вас до сплавучастка? Тут четыре километра, через десять минут там будете.
Что нам еще делать — четыре так четыре, все шаг вперед, мы измучены, нам тяжело идти пешком. Там хоть обсушимся, попьем горячего чая…
— Везите, — соглашаемся мы.
А девушка молча повернулась, с той же горделивой осанкой прошествовала к двери, бросила через плечо:
— Я переведу ее…
— Переведи, переведи, — согласился директор и, уловив в наших взглядах вопрос, пояснил: — Это наша старшая медсестра. Скучновато ей здесь, молодой, среди стариков.
Сплавучасток — четыре дома, прижатые к реке лесом.
Я выскакиваю из лодки, иду навстречу мужчине.
— Здравствуйте. Мне бы мастера сплавучастка…
Лицо у мужчины мрачное, подбородок тронула рыжеватая щетина, маленькие глаза, прячущиеся под нахмуренными бровями, серы и холодны. Сам он невысок, довольно широк в плечах, из-под пиджака торчит конец кожаных ножен финки.
— Ну, я мастер. Чего вам?.. — отвечает он сумрачно, обегая меня взглядом с головы до ног.
Прием не из любезных. А от этого лесовика с хмурым, как сегодняшняя Онега, небритым лицом, с настороженным взглядом и ножом под полой потертого пиджака, мы зависим полностью. И нужно нам от него не так уж мало: во-первых, обсушиться, во-вторых, поесть, в-третьих, самое главное и самое невыполнимое — каким-либо путем перебраться через Бирючевские пороги до Ярнемы. Хотя бы до Ярнемы, а там рукой подать до конечной остановки парохода, там уже пойдут снова обжитые берега, там — цивилизованный мир.
Мастер терпеливо выслушивает меня, ни один мускул не шевелится на его лице, не прочтешь его мысли и в глазах — они спрятаны под брови — уставились мне в грудь.
— Что ж, — произносит в ответ он на мой длительный и, во всю силу моего красноречия, цветистый монолог, — пойдемте, пока у меня пристроитесь.
И, не сказав больше ни слова, он, чуть сутулясь, направился к крыльцу одного из домов.
Это и контора сплавучастка, это и жилье мастера Ямщикова — стол, две койки, телефон на стене, каждую минуту захлебывающийся яростным, хриплым треском.
Хозяин наш бросил через плечо: «Располагайтесь», — растопил печь и исчез. Через минуту и печь и веревки, протянутые по всей комнате от стены к стене, увешаны нашими брюками, плащами, портянками.
Мастер возвращается с рыбой — налимы, щуки, окуни. Откуда он ее взял? Как откуда? Из реки, конечно, в верши попалась.
— Значит, это ваша рыба? Вы поймали?
— А то чья?.. Не украл же…
Все с тем же выражением нелюдимости быстро чистит рыбу, варит уху. Мы перетряхиваем содержимое наших мешков.
— А хлеба нам хватит?
— Курить еще осталось?
— Э-э, немного же папирос…
На столе появляется исходящая ароматным паром густая уха. Хозяин виновато произносит:
— Не пересолил ли? На свой вкус готовил.
— Съедим, — успокаиваем мы его.
Он отрезает от буханки толстый ломоть, остальной хлеб кладет на стол, приглашает:
— Садитесь.
— А вы куда?
— Да у нас тут своя столовая. Я — с рабочими…
И, несмотря на наши горячие уговоры разделить с нами уху, он не остается, уходит в столовую, к обычному обеду, который, как мы позднее убедились, далеко уступал желтой, как янтарь, ухе. Он уходит, а мы, немного обескураженные, смущенные таким гостеприимством, прочно садимся за стол.
— Ребята, смотрите, он и папиросы нам свои оставил.
Да, на столе лежит свежая пачка папирос с коробкой спичек. Все, что мог, сделал, а сам ушел этот мрачный на вид, неразговорчивый человек.
Нам не в новинку такие люди, как Александр Алексеевич Ямщиков. Они часто встречались на пути, эти северные характеры. В первую минуту они кажутся отчужденными, сумрачными, даже враждебными, но несколько дружеских слов — и на угрюмых лицах появляются застенчивые улыбки. Можно рассчитывать на самое горячее участие с их стороны, на самую искреннюю помощь, можно вполне довериться — не подведут, не предадут, не обманут. Таких людей можно встретить, наверное, в любом другом месте, но здесь с ними сталкиваешься чаще. Они неотъемлемая часть этого былинного края.
Мы хлебали горячую уху, прямо руками ели разваренное нежное налимье мясо, благодарно восхваляли нового хозяина. В дверь постучали, вошел парень — сплавщик в высоких резиновых сапогах, поздоровался.