И мы переправились через туннель. На это способны только храбрецы. Потом я предложил ему выйти к берегу и убедиться, что река здесь, на месте, и мы пересекли ее не как-нибудь, а под землей, словно два земляных червя или два смелых рака.
Да, для этого требовалось мужество!
Малыш был так горд, что даже не заметил, как уцепился за мою руку, когда рядом отчаянно загудел грузовик.
И вот перед нами раскинулась широкая река; играла зыбь, и свежий ветер дохнул нам в лицо. Домой мы возвращались уже под вечер; небо переливалось самыми невероятными красками.
Мы шагали молча.
Усталость будто сморила все вокруг.
Я думал, что Альберто больше не заговорит, что потом, как всегда в воспоминаниях о прошлом, этот день покажется ему еще прекраснее, и он опишет его всем там, у себя дома.
Однако я ошибся. Предстояло еще кое-что.
Неожиданно он сказал на ходу, по-прежнему глядя вниз и не поворачивая головы:
— Послушай, а когда я вырасту, ты будешь какой?
Вот уж именно тот вопрос, на который не сразу найдешь ответ. К тому же лучше бы обойтись без лжи. Вдруг меня осенило:
— Да что тут особенного… просто я буду немножко старее, чем ты. Только и всего.
Мы снова зашагали молча, но неожиданно малыш решился опять заговорить и даже повернулся ко мне:
— А тогда ты будешь брать меня с собой?
— Когда — тогда?
— Когда ты станешь немножко старее.
— Нет. Тогда ты будешь брать меня с собой, и так или этак, а мы всегда будем вместе, как сейчас, — сказал я и, поскольку между мужчинами нежности не приняты, добавил, чтобы рассмешить его. — Знаешь, тогда ты будешь водить меня за руку и будешь говорить: «Дедушка, не беги, не плюйся, не пачкай руки; дедушка, ты что, балда или свинья?»
И тут я увидел его лицо, озаренное такой радостью, какую раньше мне никогда не приходилось видеть.
1969.
Конь
(Перевод Р. Линцер)
Он был еще просто резвым жеребенком, а Фреснеда уже называл его: «Конь!» Он рос, неся в себе это имя, оно навевало смутный страх, требовало повиновения.
И когда прекрасный рыжий конь уже мог ходить под седлом, он, бывало, вздрагивал, едва услыхав: «Конь!» Так и затрепещет весь от копыт до кончиков ушей, звонкое ржание огласит пространство, и земля загудит у него под ногами.
Ибо слово «Конь» означало очень многое, и прежде всего — «будь начеку!»
«Я в тебе и вокруг тебя. Я в каждой минуте, пробежавшей с тех пор, как впервые было произнесено слово, в котором столько заключено.
Я был раньше травы, раньше воды. Раньше берега вздувшейся реки, на которую ты глядишь в таком испуге.
Я устремляюсь наперерез могучему потоку, и вот я уже на другом берегу покоренной реки.
Ты переплыл ее, потому что я говорю „Конь!“ и потому что нервы мои сплетены под водой с четырьмя твоими ногами.
Только поэтому ты плывешь, только поэтому существуешь.
Я говорю „Конь!“ на гребне горной цепи, и твои чуткие копыта скачут по узкой тропинке, и ни мое сердце, ни твое не знает леденящего страха перед разверзшейся внизу бездной.
„Конь!“ означает, что ты — часть моего тела, еще одно устремление моей мысли.
И когда звучит слово „Конь“, знай: ты не одинок в пустынном мире, оба мы навсегда соединены мостом этого слова».
Не раз бывало, что человек, веря власти и надежности слова, в котором сосредоточились лучшие силы его души, пробовал обратить его к самой жизни, чтобы властвовать над ней, но жизнь не трепетала и отказывалась подчиниться воле человека.
И тогда он понял, что богом он был только для своей лошади, и полюбил ее еще больше; он увидел, что так же подчинен ей и так же зависит от нее, как она от него.
А лошадь, если налетал разрушительный вихрь или гремели раскаты грома, ждала слова «Конь» и побеждала свой страх.
Так возник как бы единственный островок в мире, где оба слились воедино, и островком этим было слово «Конь».
И вот рыжий конь вырос, и слава о нем шла по всей округе.
Зови не зови коня Фреснеды, что угодно говори ему, он и ухом не поведет, а вот стоит хозяину его окликнуть — и конь затрепещет с головы до ног. Даже воздух дрожит от ржания. Но лишь один Фрес- неда слышит, как звенят его косточки. И ночью, подумайте, ночью, где бы конь ни был, на ближнем, на дальнем ли лугу, только выйдет Фреснеда на террасу и позовет: «Конь!» — словно ветер несет это слово в самую даль, и под безмолвными звездами слышится в ответ звонкое ржание.
Да, хорош рыжий у Фреснеды! Высокий, статный, каждый волосок блестит, что днем, что ночью, будто весь солнечный свет в себя вобрал. И бежит конь плавно, словно река льется, а грива и хвост — чистое золото.