— Берегись! — закричал Алехандро, и лошадка, отпрянув, сказала:
— Ну и ну! Еще один такой пируэт, и тебе придется возвращаться без меня. Знаешь, поедем-ка лучше обратно. Все красивое ты уже здесь видел. — И мальчик ответил:
— Что ж, поехали, если хочешь, только… еще не домой, правда?
— Правда, — сказала лошадка и, чтобы мальчику было удобнее взобраться на нее, подогнула ноги.
— Вот так, а теперь держись крепче, — если даже в гору мы мчались, вообрази, как понесемся вниз.
— Я не боюсь, — ответил Алехандро, и лошадка воскликнула:
— Молодец! — и рванула с места.
Скакала она так стремительно, что мальчику пришлось всю дорогу не только крепко-крепко держаться за гриву, но и прижимать к ней голову. Он даже не видел, где они едут, пока лошадка вдруг не остановилась как вкопанная, и Алехандро съехал ей на шею.
— Ух ты! — вскрикнул он от неожиданности, а лошадка сказала:
— Можешь выпрямиться. Теперь смотри во все глаза, навостри уши и дыши полной грудью.
Да, это надо было увидеть, услышать и вдохнуть. Не зря лошадка произнесла те слова. Только Алехандро так и не понял, услышал ли он вначале шум прибоя, ощутил ли залах соли или увидел красивые ярко-синие волны, разбивавшиеся у берега в пену.
— Море! — воскликнул мальчик, не помня себя от радости.
— Море, — подтвердила лошадка.
— Вот чудеса! Сколько волн! А что это за птицы там летают?
— Это чайки, — объяснила лошадка.
Алехандро не мешкая спрыгнул на песок и сразу же стал раздеваться. Сперва он скинул башмаки и отбросил их подальше, потом — рубашку, а когда принялся расстегивать пояс, вдруг остановился и взглянул на лошадку. Она сразу догадалась, о чем задумался мальчик. Нет, дело не в том, что Алехандро стыдился раздеться при ней. Они же старые друзья. Просто… все та же история. И лошадка ждала, пока он сам не заговорит.
— Знаешь, — начал мальчик, понурив голову, — а вдруг соленая вода… Ведь мои ноги… Тетя говорит, что…
Но белая лошадка не стала его переубеждать. Она подошла к нему маленькими шажками, опустилась рядом на колени и сказала:
— Снимай всю одежду и садись на меня.
Алехандро так и сделал. И остался нагишом — таким, каким явился в этот мир, которому так не хватает белых лошадок. Он сел на своего четвероногого друга, лошадка прыгнула в воду и поплыла, а мальчик сначала держался за ее гриву, потом — за хвост, и оба радостно смеялись.
Вряд ли нужно говорить, что они провели так весь остаток дня — то плавая в море, то загорая на пляже, то разыскивая на берегу громадные раковины, которые светились изнутри разноцветными красками зари. Мальчик и лошадка резвились, свободные и счастливые, пока не наступил вечер и Алехандро не почувствовал, что ужасно хочет есть и спать. И немудрено: не может же мальчик питаться одними плодами.
Тогда лошадка сказала:
— Садись, пора возвращаться.
Алехандро прыгнул на нее, и они снова помчались под звездным небом, прискакали в город и очутились у знакомого окна. Там мальчик расстался с лошадкой, на прощанье крепко-крепко поцеловав ее в лоб.
И лошадка сказала:
— Ни о чем не печалься. Мы еще встретимся и вместе поскачем, но запомни, отныне ты будешь приходить ко мне.
— Хорошо, — ответил Алехандро и увидел, как лошадка направилась к карусели и заняла свое место среди других лошадей.
На следующий день, под вечер, в дом пришел доктор, справиться о здоровье мальчика. И тетя, сияя от счастья, сказала, что мальчик пошел на карусель. Доктор, хотя он был добрым, старым и мудрым человеком, от удивления даже вскочил на ноги:
— Но ведь он еще не может ходить!
— С утра ушел, — сказала тетя, а доктор, взглянув через окно на карусель, снова опустился в кресло:
Ну и ну! Непостижимо! Видно, мои лекарства и в самом деле помогли.
1974.
Свидетельство
(Перевод Р. Линцер)
Пожалуй, это рассказ.
С чего бы начать? Как рассказать обо всем просто, без прикрас? Право, это нелегко.
Когда-то возник у меня замысел. Я задумал создать в литературе мир, где все, сделанное из дерева, снова зазеленеет. Другими словами, дерево победит смерть, принесенную либо топором, либо долотом резчика.
Представляете себе? Возьмем, например, трость; вообразите, сколько людей на нее — старую, высохшую — опирались, сколько дорог она исходила, и вдруг или же постепенно эта трость опять оживает. И возможно, потом, среди ночи, стоя в подставке для палок и зонтов, она зацветет и выбросит новый листок, колеблемый ветром. Подумайте о стуле, снова благоухающем былым красным деревом, или о старом кресле-качалке из махагуа, неожиданно породившем нежный желто-красный цветок среди свежих листьев.