Хуже нет такого попутчика. Тут уж, улучив подходящий момент, не спросишь: «Видели это? А это?» Бесполезное дело! Как будто один в вагоне едешь. И разобрало меня любопытство: где же, думаю, может работать такой человек? Стал я к нему потихоньку приглядываться.
Поскольку ноги мой попутчик скрестил и убрал под лавку, словно подальше от света, треугольником падавшего из окна, невозможно было понять, туфли на нем или ботинки. Правда, когда вагон потряхивало, светлый треугольник на полу перемещался, и я сперва надеялся, что хоть один лучик пробежит по ногам моего соседа и я успею увидеть, чистая ли у него обувь. Но потом я отказался от этой мысли. Все равно ничего нельзя было определить. Тогда я стал разглядывать, во что одет мой попутчик, и меня сразу резанула ядовито-лиловая расцветка его брюк. Такие брюки продавали в декабре во всех заводских лавках. Я бы такие ни за что не надел. Дальше шла гуаябера[22]. Выглядела она, в общем, нарядно, поскольку была белая, хотя и в складках, оттого что долго пролежала в коробке. Впрочем, она бы лучше сидела, если бы была на номер меньше.
И вот я все прикидывал да рассуждал, пока не поймал себя на том, что чересчур увлекся одеждой и забыл о главном — ведь ничто так не выдает человека, как его руки и лицо. Я пригляделся сначала к рукам, а они у него были большие, с узловатыми пальцами. Такие руки вряд ли могли принадлежать горожанину, к тому же они были смуглые от загара. Видно, немало потрудились на солнцепеке. Оставалось рассмотреть как следует лицо моего попутчика.
Жаль, что он все время сидел уставившись в одну точку, а то бы я взглянул ему в глаза и, как говорится, быстренько бы все в них «прочел». Для этого, конечно, нужно особое умение: поди разбери, почему человек смотрит так, а не иначе. Тут нетрудно и ошибиться.
В общем, я толком ничего не определил, кроме того, что попутчик мой работает где-то под открытым небом. Впрочем, такая работа бывает не только в деревне, но и в городе. Как бы это поточнее выяснить? Вся надежда на обувь, и тут мне повезло: не успел я об этом подумать — мой спутник вздохнул, вытянул ноги, и они оказались на свету.
Тут я увидел, что на ногах у него грубые башмаки, никак не соответствовавшие по цене ни брюкам, ни гуаябере. Теперь все встало на свои места: передо мной крестьянин, кое-как приодевшийся, чтобы съездить в город.
Только и всего. А раз этот человек прожил жизнь в деревне, тогда понятно, почему ему неинтересно смотреть в окно на то, что он и так видит каждый день, тем более все это проносится перед глазами с огромной скоростью. Ну, хорошо, допустим, с окном все ясно, а как же с тем, что внутри вагона? Уж это- то вроде бы должно привлечь его внимание.
Вагоны внутри всегда выглядят по-городскому, и это особенно заметно вечером, когда они освещены ярким белым светом. Снаружи все остается прежним: та же мгла, тот же темный лес. А внутри — как в Сьенфуэгосе или, скажем, в той же Гаване. По стенам, там, где они, закругляясь, переходят в потолок, расклеены блестящие разноцветные рекламы кока-колы с улыбающимися красотками, которые щедро выставляют напоказ свои груди.
Я-то это на память знал, мне и глядеть ни к чему. Уж что-что, а вагоны эти известны мне, как говорится, вдоль и поперек. Вот мой попутчик — тот действительно странно себя вел: ни на что не обращал внимания, а все пялился в одну точку.
Не знаю почему, но меня подмывало сказать ему об этом, и я попробовал завязать с ним разговор.
— Извините, — начал я, — вы первый раз едете в этом поезде?
— Первый раз, — ответил он, выпрямившись, и тут же снова опустил глаза.
— Красивые места проезжаем, — заметил я, на что он ничего не ответил. — Я говорю, пока едешь, много интересного можно увидеть, если, конечно, смотреть.
— Если смотреть, — повторил он, и я сразу уцепился за эти слова:
— Вот именно! Только вы почему-то не смотрите…
Мой спутник резко повернулся ко мне и, буравя глазами, произнес две фразы, которые я, честно говоря, так до конца и не понял:
— Это вы обо мне? Я-то думал, вы про себя говорите, ведь вы как сели, так только и делаете, что рассматриваете меня с головы до пят.
Я, конечно, смолчал… Что толку отвечать? Бывают же такие люди: все на свете прозевают, даже под носом у себя ничего не видят.
1965.
Запах ириса
(Перевод Г. Степанова)
И ему показалось, что в свои
десять лет он присутствует при
собственном рождении.
Ладно, вы можете мне верить или не верить — ваше дело. Я рассказываю о том, что я видел собственными глазами и что до сих пор храню в памяти.
22
Гуаябера — здесь: мужская рубашка навыпуск на легкой ткани, национальная кубинская одежда.