Угодно вам верить или не угодно, а она — все там же, в нашем городке, и если вы желаете в этом убедиться, можете увидеть ее за привычным делом: каждый день она поливает цветы у своего дома.
Сначала выслушайте меня — и вы все поймете.
Главное, на что мне хотелось бы тогда посмотреть — это на желтый мост и тихую светлую речку. Увидеть стайки рыбок, затаившихся в зеленой бороде водорослей. Это моя давняя мечта, которую я думал осуществить сразу же по возвращении в родной город. Теперь мне уже сорок, а в ту пору было всего десять.
И знаете, чего мне меньше всего хотелось? Снова встретиться с Грасиэлой. Да, да, есть вещи, которых приходится всячески избегать. Вы согласны? Вообразите себя на моем месте — и вы согласитесь со мной. Когда мне было, как я уже сказал, десять лет, ей было тридцать, и она вобрала в себя все самое прекрасное, что, по представлениям жителей нашего городка, может сосредоточить в себе женщина: кожа ее, говорили у нас, — кокосовое молоко, что выжимают в доме Менендесов, волосы — как душистый кедр, что режут пилой в мастерской Рубена, и как прозрачные озерки — глаза, ясные, словно живая вода источника, что течет у самого Мирадора, ничем не замутненная, будто обрамляющая легкой синей тенью темные зрачки. А сердце у нее было такое, что и сравнить не с чем. Потому как оно было доброе от природы. Идет, скажем, кто-то из соседей к тебе в дом, чтобы пожаловаться на то, что ты манго воровал в его саду или разбил там что-нибудь, Грасиэла обязательно выйдет к нему навстречу и уговорит не поднимать шума из-за каких-то ребячьих глупостей.
Сами понимаете, как много значит такое для десятилетнего ребенка. А еще помнятся, правда совсем- совсем смутно, ее руки, которые зашивают прямо на тебе разодранный ворот рубашки. Руки ее источали аромат лесного ириса, и тебя охватывало какое-то смутное томление, а она с улыбкой смотрела в упор — и ты сразу опускал глаза.
И поверите ли, у нее не было жениха. Насколько я знаю, никакого жениха тогда у нее не было. Люди говорили, будто причиной тому школа или ее мать, но я думаю — не из-за этого, потому что по воскресеньям она ходила гулять в парк, как все другие девушки, и там было полно молодых людей. Помню, моя мама уже много лет спустя после нашего отъезда из городка часто повторяла одно и то же: «Несчастная та женщина, у которой нет мужа».
Представляете себе? Поэтому теперь, когда тебе стукнуло сорок и ты возвращаешься на старые места, то как бы ни хотелось увидеть и мост и речку, ты этого не делаешь. Ведь с моста виден тот дом, и тебе тягостно думать, что вот-вот в дверях появится старая шестидесятилетняя женщина, которая в твоей памяти осталась молодой, тридцатилетней. Нет уж, лучше сразу идти, за чем приехал: получить в судебной палате свидетельство о рождении и не мешкая с оказией выехать из Калабасара в Энкрусихаду, а из Энкрусихады восвояси.
Надо сказать, что у нас, как и в любом другом городе, есть свой пьяница, острослов и забулдыга, который знает все и вся. Если вы там родились и жили какое-то время при нем, то как бы долго вы ни отсутствовали, он только взглянет на вас — и сразу скажет, в чьем доме впервые увидели свет ваши глаза.
И вот, когда я сижу в кафе и жду, пока откроется судебная палата, входит он, останавливается около меня и ждет, узнаю я его, теперь уже бородатого мужчину, или нет. Но вместо того, чтобы произнести полагающуюся фразу, я сам спрашиваю, помнит ли он меня.
— Помню ли я тебя? Ты был вот такусеньким и все время околачивался в доме Грасиэлы. Правильно я говорю?
— Правильно, — подтверждаю я и пододвигаю ему стул. Он молча рассматривает свои руки, потом говорит:
— Я уже давно не видел Грасиэлу.
— Она здесь больше не живет?
— Живет, но я лет десять ее не видел. Она нигде не показывается. При ней мальчуган, приемыш, — она его посылает по разным надобностям.
Я хотел было спросить, какова она теперь, но так как он не видел ее столько времени, то я не спросил: ведь мы были считай что в равном положении. Да и лучше не знать про это. Поэтому я меняю тему и задаю естественный вопрос:
— Вышла она в конце концов замуж?
— Нет, так и не вышла, — говорит он и добавляет: — Она одна из тех немногих в нашем городе, за кого время от времени надо пропустить стаканчик.
Он поднимает голову, силится улыбнуться, но глаза его смотрят на меня тяжелым, печальным взглядом. Вдруг улыбка сходит с его лица, он делается серьезным, сосредоточенно рассматривает свои ногти — кажется, его не интересует, что я заказываю новую порцию выпить, — и начинает без всякого побуждения с моей стороны: