Только в эти короткие промежутки, пока Муньос гулял, сестры и могли заниматься шитьем, стряпать, убирать дом, стирать, приводить себя в порядок по вечерам. Правда, вначале он возвращался слишком быстро — ведь до парка было рукой подать, и тогда сестры, стремясь выкроить побольше свободного времени, стали отправлять брата назад, как только он показывался в дверях. Они приспособились исполнять эту обязанность по очереди, и дело пошло. Стоя у решетки сада, одна из сестер ласково клала ему па плечи руки, легонько поворачивала в обратную сторону, и Муньос шел назад как ни в чем не бывало.
Так продолжалось три года, три долгих года. Много воды утекло за это время. Люди постепенно перестали удивляться Муньосу и даже научились извлекать выгоду из его прогулок. В первую очередь это относилось к влюбленным из окрестных кварталов, которым родители не разрешали встречаться. Кто-нибудь из них останавливал Муньоса и, пока тот, как заводная кукла, вышагивал на месте, прикреплял ему к спине любовную записку, потом отпускал. Муньос невозмутимо продолжал свой путь, а впереди его уже поджидал тот или та, кому было адресовано послание. Так что любой человек, каким бы никчемным он ни казался, может принести пользу.
Однако же самую большую службу сослужил Муньос не кому иному, как Ньико, — тому самому Ньико, что работал в душной, окутанной клубами пара прачечной, которая располагалась на полпути между парком и домом Муньоса. Это и еще другие обстоятельства — о них мы скажем после — помогли Ньико осуществить свою самую заветную мечту.
Но прежде необходимо рассказать о том, что представлял собой этот Ньико, иначе многого не понять. Ньико всю жизнь тянул лямку и любил повторять, что вырос на одном пустом рисе и с малолетства сам себя кормил. Впрочем, и так было видно: хлебнуть ему пришлось немало. В детстве он переболел чем-то вроде тифа, и болезнь эта не только навсегда лишила его волос, но и оставила на теле безобразные красные отметины.
Не потому ли Ньико и работал теперь в прачечной? Кто знает, может, он надеялся когда-нибудь отстирать свою пятнистую кожу, подобно тому как проделывал это ежедневно с чужим грязным бельем? Впрочем, выбор профессии — всегда загадка, и мы не станем углубляться в подобный вопрос, тем более все можно объяснить и иначе, предположив, что бедняку Ньико на другую работу рассчитывать не приходилось, и это звучит не менее убедительно.
Поскольку перечисление всех мытарств, выпавших на долю Ньико, заняло бы слишком много времени, добавим только, что в четырнадцатилетием возрасте он попал в кабалу к своему дяде по отцовской линии, который вручил хилому подростку тележку с овощами и заставил с утра до вечера возить ее по городу, на все лады расхваливая товар.
Но главное, что нищета и побои породили в Ньико два противоположных стремления. С одной стороны, его все время подмывало влепить кому-нибудь хорошую затрещину, пусть даже без всякого повода. А с другой — наученный горьким опытом, он старался быть тише воды ниже травы, чтобы самому не нарваться на. оплеуху, каких ему в жизни пришлось отведать немало.
Вот почему люди никак не могли разобраться в его характере. Ньико заводился по любому поводу, но как только дело доходило до решительных действий, сразу шел на попятную. А внутренний голос все время нашептывал ему: «Тебе надо облегчить душу, Ньико. Один удар, всего один — без дураков — и ты станешь настоящим мужчиной».
Честно говоря, Ньико толком не знал, откуда взялся этот голос: возник ли он сам по себе или под влиянием того, что Ньико с пеленок слышал о мужском достоинстве, о чести мужчины и тому подобных вещах. Казалось, этим был пропитан даже воздух, которым он дышал. Но так или иначе, а голос он слышал. И вот к концу третьего года непрерывного мелькания Муньоса у прачечной, где Ньико целыми днями задыхался в густом пару, его осенило, не могло не осенить: Муньос послан ему для того, чтобы отыграться на нем за все свои обиды.
С этого самого дня Ньико стал обдумывать план действий. Одно его удерживало: как-то неловко среди бела дня, на глазах у прохожих, ни с того ни с сего ударить человека, даже не обругав его. Вдобавок Муньос к тому времени уже пользовался благосклонностью состоятельных людей, так как не только доставлял по назначению любовные записки, но еще носил на себе рекламы, которые предприимчивые торговцы прикрепляли ему на спину, а трудолюбивые сестрицы стыдливо срывали. Эта упорная борьба шла изо дня в день, вспыхивая с новой силой, когда в магазинах появлялся новый товар.
Нет, днем на такое невозможно было решиться. Люди вступились бы за Муньоса. И тут в дело вмешалась судьба, которая всегда, по крайней мере в книгах, помогает тому, кто более всего в ней нуждается.