Карлу, как и многим другим, после курсов разрешили вернуться в гитлеровскую армию. Это – огромное доверие, и он хочет оправдать его. Не воевать вернулся он на фронт, а разлагать фашистские войска.
– Я хочу, чтобы русские знайл: Карл есть честен, – взволнованно говорил ефрейтор. – Ви сами может послайт эту справку нах Москау. А я опьять идти туда работать до победы.
Карл замолк, а Берест глядел в его голубоватые, блестевшие радостью глаза и волновался. Ефрейтор хочет, чтобы в Москве знали, что он верен своему слову! Если бы так рассуждали и другие немцы, кровь на полях войны уже не лилась.
Берест спросил: будут ли еще фашистские солдаты оказывать сопротивление советским войскам? Карл ответил: настроение плохое, а воевать будут. Но не потому, что верят в Гитлера. Солдаты запуганы. Пропаганда твердит одно: русские будут мстить за все, они уничтожат всех мужчин, в случае поражения в живых останутся только женщины, дети и инвалиды.
– Эти очень боялся идти, – кивнул ефрейтор на пленных.
Низкие серые облака, непрерывно сеющие дождь, кажется, надолго укрыли небо и горизонт, ограничили видимость.
Неустроев то и дело вынимал из планшета карту и на ходу рассматривал ее, сличал с местностью. Впереди – Балтика, берег моря. По расчетам, уже должен быть город Каммин, а от Гусельникова, шедшего впереди, донесений нет. Не мудрено и сбиться с дороги.
К Каммину должны выйти все подразделения 756-го стрелкового полка. Но вот уже несколько часов нет связи. За это время всякое могло случиться. Полку, быть может, дали новый маршрут.
Все попытки радиста наладить связь пока ни к чему не привели. Но он все пробует рацию, надеется – «отдохнут» батареи и хоть две-три минуты можно будет поработать. Ничего не вышло. Покрутил-покрутил ручки и бросил.
Внезапно раздались выстрелы. К треску автоматов и пулеметов прибавился орудийный гул. Прибежал связной от Гусельникова, доложил:
– Рота достигла окраины Каммина, ведет бой.
Неустроев дал команду развернуть колонны в боевой порядок. На дороге остались только пленные. «Прямо бельмо на глазу, да и только. Надо усилить охрану, как бы не саданули с тыла». Высказал свое опасение Бересту, но тот ответил, что усиливать охрану не нужно, люди в бою понадобятся.
– Тут у меня надежный заместитель остается, – шутливо добавил он.
– Какой такой заместитель? Уж не ефрейтор ли этот? Ох, смотри, Алексей Прокофьевич, не игрушка это.
– Не беспокойся, Степан Андреевич. Человек он надежный.
Комбат повеселел, узнав, что к городу почти одновременно подошла чуть ли не вся дивизия да еще какая-то танковая часть.
С чердака одного из окраинных домов видел, как подразделения растекались по улицам. Там и тут вспыхивали синеватые дымки выстрелов. На пути, видно, встречались лишь отдельные группы врага.
А где же его основные силы?
Вскоре обнаружилось, что немцы засели на окраине, близ морских причалов – прикрывали погрузку на отходящие пароходы. Казалось, море слилось с небом, затянутым облаками, и трудно определить, где горизонт. Вырисовывались силуэты пароходов: три отчалили, один еще стоял у берега, в том направлении и наступал батальон.
Черт возьми, неужели фашисты успеют улизнуть? Неустроев оторвался от бинокля.
Нет, напрасная тревога! Артиллерийские наблюдатели тоже заметили корабли и навели на них орудия. Раздались выстрелы. Поднялись столбы воды. Один снаряд разорвался на палубе парохода, еще не успевшего отойти от берега. Толпа немецких солдат, бросившихся было на посадку, шарахнулась на берег.
А на улицы вступили танки.
– Идти вслед за ними! – отдал команду Неустроев.
Бойцы знали, как взаимодействовать с танками. С криком «ура» бросились вперед. Гитлеровцы пробовали защищаться, но, зажатые со всех сторон, вынуждены были сдаться в плен. Постепенно наступила тишина, а с берега уже несся хохот – там солдаты вылавливали из воды немцев, спрыгнувших с разбитых кораблей. Одних доставляли в лодках, другие доплывали сами. Мокрые и перепуганные, выбравшись на берег, они трусливо поднимали руки.
Дождь прошел, небо посветлело.
Неустроев, Берест и Гусев взволнованно глядели, как солнечные блики играют на гребнях набегающих нескончаемой чередой волн, слушали их мерный, глухой рокот, похожий на невнятный говор… До моря дошли, до края земли…