После обеда Щербина – связной, друг Пятницкого – пошел на почту, а Петр, управившись с делами, присел у порога землянки и задумался. Как там дома, живы ли? С сорок первого оборвалась переписка. Жена не ответила: наверно, эвакуироваться не успела. А потом сам попал в плен.
Запах свежей земли напомнил о полевых работах. На весеннем севе и осеннем подъеме зяби Петр работал прицепщиком. Тракторист гонит, а прицепщик знай за сеялкой или лемехами следи, не зевай. И только под вечер не выдерживал – все чаще украдкой на солнышко косил: медленно оно что-то к закату клонится. Скорей бы! Вечером ведь встреча с Дуняшей…
Щербина, возвращаясь с полевой почты, мысленно обращался к другу: «Ничего, еще чуток потерпи, Петр Николаевич. Несу тебе долгожданную весточку из самого Северца». Пришел и с порога протянул конверт:
– Петр Николаевич, письмо вам! Из дому!
Пятницкий недоверчиво взглянул на треугольник и бросился к Щербине. Дрожащими, непослушными пальцами раскрыл треугольник, и лицо его просветлело.
– Живы, все живы! – закричал радостно. – И Дуняша, и сынок Коленька!
– Ой, Петр Николаевич! Живы! Дуже, дуже рад я за вас!
Первый раз Щербина видел друга в таком возбуждении. Пятницкий быстро ходил по землянке и говорил без умолку:
– Три года сыну-то, а? Бегает. В войну играет. Пушку изображает: «бум, бум!» Ах ты мой родной…
Остановился и долго смотрел на плакат. Кто знает, о чем думал? Может быть, хотел скрыть слезы от друга. А может, в этой женщине с ребенком на руках, олицетворявшей мать-Родину, чудилась ему Дуняша с сыном! Женщина на плакате звала его к возмездию за все страдания народные.
Потом, видно, взял себя в руки, быстро написал домой и побежал на полевую почту.
Видно, уж такой счастливый день выдался сегодня. Только положил письмо на стол, как услышал:
– Ба, земляк!
Оглянулся и увидел рядом высокого, худощавого старшего сержанта. Смотрит с улыбкой, словно знакомый. Маленькие, глубоко запавшие глаза светятся добрыми огоньками.
– Неужели тоже с Брянщины?… Вот встреча! А я письмо от жены получил – три года ничего не знал. Все живы. В Северце живут. Ты не из тех ли мест?
– Нет, я из села Кузнецы, Красногорского района… Лысенко Иван Никифорович. – Пожимая руку, добавил: – Ничего удивительного, что живы твои остались. Это только немцы считали, что Брянщину оккупировали, а фактически много ее районов партизаны держали в своих руках. Как огня нас немцы боялись. «Фашистам не ездить в эшелонах в партизанских районах» – поговорка такая ходила.
Лысенко начал перечислять партизанские районы, и, когда назвал Клетнянский, Петр воскликнул:
– Наш! Небось и из Северца там партизаны были?
– Наверно. Я сам ни в один из отрядов не входил. Партизанским агентом по своему селу был.
Пятницкий спросил, что это такое.
– Да ничего особого. Осторожность только требовалась. Раз из соседнего села в одних подштанниках пришел…
На вопросительный взгляд Пятницкого пояснил, что сам попросил партизан раздеть себя, чтобы отвести подозрение, он указал партизанам, в каких домах складывали теплую одежду, собираемую предателем-старостой для немецкой армии. На другой день партизаны ее забрали.
Петр удивился, что Иван семнадцатого года рождения, а в армии до войны не служил.
– Признавали негодным к службе, – пояснил Лысенко. – А как вернулась Красная Армия, пошел добровольно…
Петр все больше проникался уважением к земляку, который за год с небольшим успел побывать и рядовым стрелком, и пулеметчиком, и разведчиком. Уже четыре ранения получил, осколок в плече сидит. «Да, недаром после госпиталя в старшие сержанты произвели».
– Судя по фамилии, украинец будешь, товарищ старший сержант? – спросил Пятницкий.
– Нет, русский я, исконный брянский. Это дед мой с фамилией начудачил. Одно время жил на Украине, там ему букву «в» в фамилии отбросили, а он возражать не стал, махнул рукой. Дескать, один хрен, жизнь от этой буквы не полегчает.
Иван в свою очередь стал расспрашивать Петра. И когда услышал о концлагерях, о жизни в плену, узкое лицо его еще больше вытянулось.
Вернувшись к себе, Пятницкий не застал Щербину. А жаль. Хотелось рассказать о встрече с земляком. Кому еще расскажешь? Капитан Ярунов склонился над какой-то схемой, отрывать его от дела нельзя, да и вряд ли капитан разделит радость ординарца.
К удивлению, Василий Иванович сам заговорил, заметив возбуждение Пятницкого.
– Ну что, Петр Николаевич, после письма и солнышко ярче засияло?
– К этому добавилась еще одна радость, товарищ капитан, – поспешил ответить Пятницкий. – Земляка встретил!