Замполит тяжело опустился на стул. Он еще был охвачен лихорадкой боя. Рассказал о подвиге Исчанова. Кажется, семерых уничтожил комсорг роты Сьянова, прежде чем пал. О себе же – ни слова.
Подняв голову, Берест увидел в дверях Матвеева. И сразу вспомнил о фуражке. Виновато улыбнулся:
– Уж не обессудьте, Исаак Устинович. Не сберег фуражку.
Матвеев отмахнулся:
– Да что вы. Пустяк!
– Э нет, не пустяк, – заметил Неустроев. – Вещица, можно сказать, историческая: вы штурмовали в ней рейхстаг, а Алексей Берест играл роль полковника на переговорах.
Стрельба стихла, лишь изредка кое-где потрескивали автоматы.
Вошел Гусев.
– Белый флаг выбросили, – объявил он. Поглядев на Береста, пошутил: – Не дай бог, опять потребуют полковника. Теперь, Алексей, ты не сойдешь…
Замполит нахмурился:
– Хватит! Никаких полковников. Выйдем какие есть. – Он медленно поднялся и, прихрамывая, пошел за комбатом.
В коридоре еще вихрился дым, но пожар угасал. Из дыма вынырнул Ярунов с несколькими бойцами. Гимнастерки в дырах, лица в копоти. Приложив руку к обгоревшей пилотке, доложил:
– С фашистами на галерее покончено.
Никаких подробностей, ни слова о том, чего стоил его группе пожар, какие муки они вынесли. Но выстояли и уничтожили фашистов, прорвавшихся на галерею. «Без громких слов сделал невозможное, – подумал Неустроев, глядя на Ярунова. – До чего ж скромен этот человек!» В долгом, крепком рукопожатии соединились их руки «Вдруг возгласы «Вода! Вода!» эхом понеслись по рейхстагу. Термосы доставили бойцы во главе с Бодровым.
– Пейте, братыши мои, пейте на здоровье, герои!
Солдаты сбегались, жадными глотками пили воду, заливая горевшую в них жажду.
5
Около четырех часов ночи гарнизон рейхстага попросил советское командование прекратить огонь и вступить в переговоры.
О том, что немцы запросили парламентера-генерала, майор Соколовский немедленно доложил командиру полка и комдиву.
– Ишь ты, еще и марку пытаются держать, – засмеялся в трубку Шатилов. – Решайте сами, кого послать, Александр Владимирович. Думаю, что об их просьбе знают уже и в корпусе, и в армии. Но по команде все же доложу.
Соколовский задумался. Последние части гитлеровцев в Берлине сдаются. Как-никак, а парламентер должен быть на высоте. Все же участники штурма измучены, грязные, в обгоревшей одежде.
Офицеры, с которыми майор стал советоваться, долго перебирали возможные кандидатуры, пока не остановились на Сьянове. У него достоинства и твердости хватит, ум гибкий, на все реагирует правильно… Вот только звание… Но в конце концов и это на пользу: пусть враги лишний раз почувствуют, что с ними не церемонимся – посылаем кого хотим, а не кого просят.
Пока Сьянов, пользуясь затишьем, спал, из полка доставили для него одежду и обувь.
– Не сробеешь, Илья Яковлевич? – полушутя спросил Соколовский, объяснив цель вызова.
Обычно полуприкрытые веками, глаза сержанта широко открылись.
– Не удивляйся, – пояснил майор. – Мы хорошо знаем твою храбрость в бою, но ведь сейчас надо идти в логово врага…
– Опасность, товарищ майор, меня не страшит, – сказал Сьянов, словно догадавшись, о чем думал Соколовский. – На подлость фашисты теперь вряд ли пойдут. За шкуру свою дрожат.
– Это верно. И помни: мы будем начеку.
– А пойду я с охотой, – продолжал Сьянов. – Любопытно взглянуть, какие будут физиономии у фашистов в момент безоговорочной капитуляции.
– Приведи себя в порядок.
Сержант умылся, переоделся. Майор тщательно осмотрел его. Шинель длинновата. И без того высокого роста, Сьянов выглядел в ней великаном. «Компенсирует этим свое маленькое звание, – мысленно усмехнулся майор. – Посмотрят на него немцы и скажут: «Вот это унтер, за генерала принять можно».
Из рейхстага Сьянова провожали майоры Соколовский и Дерягин. После рейхстаговской гари и копоти уличный воздух казался необыкновенно чистым, пьянящим, было так приятно вдыхать его полной грудью. На улице стояла тишина, от которой отвыкли. Странно. Даже капли дождя, падавшие на ступени лестницы, были слышны.
На востоке начало белеть небо. Скоро рассвет. Дождь усиливался. «Хорошо! По народной примете – в дождь решенное дело обещает благополучие. И улицы берлинские помыть не мешает. Ведь наступает второй день праздника. Может, еще и отпразднуем. А вдруг убьют. До чего ж обидно! После всего пережитого не увидеть победы, пасть не в бою, а в переговорах…» – Илья решительно отогнал эту мысль и повернул к указанному месту – к южной стороне рейхстага, выкрикивая:
– Не стрелять! Идут советские парламентеры.