Художники – народ наблюдательный, без слов поняли*
– Мучить расспросами не станем, – поспешил успокоить один из них. – Быстренько набросаем эскизы, пока вы курите.
Неустроев вернулся с парткомиссии, заседавшей тут же, в рейхстаге. На лице счастливая улыбка.
– Поздравляю, Степан Андреевич.
– Спасибо, Кузьма Владимирович! Доверие твое оправдаю, не подведу. Докажу, что не зря ты мне рекомендацию дал!
– Не сомневаюсь!
Неустроев рассказал, как принимали, как он волновался.
– Во время боев такого не переживал…
Попыхивая трубкой, Кузьма думал о комбате. Разве не примечательно, что он вступил в партию в стенах рейхстага?… Долгие, неимоверно трудные военные дороги привели его в Берлин. Такое не забудется, останется гореть в душе на всю жизнь.
Неустроев начал собираться в госпиталь к Бересту. Ему не терпелось поделиться радостью: замполит ведь тоже поручился за него.
А Гусев вышел на шум, поднятый в коридоре.
– С ума сошли, куда со снарядом прете! – кричал часовой.
Два артиллериста, покраснев от натуги, несли снаряд, не обращая внимания на его крик.
– Что это еще выдумали?… – Гусев готов был разразиться бранью, но сержант, заметив его недовольство, объяснил:
– Мы, товарищ старший лейтенант, били по рейхстагу с десяти километров и два снаряда послали без взрывателей, чтоб проверить себя. Один вот нашли, а другого нет. Не может быть, чтоб промахнулись.
Кузьма рассмеялся:
– А я-то думал… Идемте, покажу второй.
Около колонны артиллеристы, свинтив взрывные головки, вынули записки из снарядов.
– Это адресок, – пояснил сержант.
Записки пошли по рукам солдат, заинтересовавшихся необычными снарядами. В одной было написано: «Даешь рейхстаг!», а в другой: «Гитлеру от 1-й батареи 124-й ГАБР БМ». Пехотинцы споткнулись на расшифровке, артиллерист с достоинством пояснил:
– Сто двадцать четвертая гаубичная артиллерийская бригада большой мощности. Наша.
– Оставьте снаряды здесь, – сказал Гусев. – Пусть все убедятся в мастерстве артиллеристов.
– Никак не можем. В бригаде ждут. Проверка, сами понимаете, товарищ старший лейтенант.
Когда Гусев захотел расписаться на рейхстаге, на нем уже не было живого места. С трудом нашел пустой квадратик и штыком в колонку начертал цифры, скрепил их своей подписью и обвел рамочкой. Получилось:
– Как стихи, вы написали, товарищ старший лейтенант, – сказал Щербина.
– Это, Петя, похлеще стихов. Это грозный урок истории. Три года трех столетий, когда русские в Берлине бывали.
А корреспонденты продолжали записывать и снимать.
Они осаждали воинов даже в госпитале. Соколовский лежал после операции – из шеи извлекли два осколка. К нему пришел корреспондент радио. Напористый, никуда от него не денешься. Пришлось через силу рассказывать о бое за рейхстаг. А дня через два корреспондент появился снова, застенчиво стал извиняться. Соколовский не сразу понял, в чем дело.
– Видите ли, – пояснил корреспондент, – ваш рассказ я сопроводил фразой, что вы ранены. Передачу услышала ваша мать и сразу – на радио. Ее обрадовало, что сын жив, но рана встревожила. Я допустил оплошность, не пометив в блокноте степень ранения, и вот пришел узнать ваше самочувствие.
Обрадованный, Александр Владимирович вскочил с койки:
– Спасибо вам. Ох как порадовали! Мамаше я напишу сам, не беспокойтесь.
– Вы само собой, а мы сегодня же должны ей ответить.
Корреспондент ушел, а Александр Владимирович еще долго не мог успокоиться. Перед глазами стояла мать. То улыбка виделась на ее лице, то глубокая печаль. Представил, как она, старенькая, прослушав передачу, спешила в радиоцентр.
Мысли его прервал чей-то голос, спрашивающий, как найти майора Соколовского. Обернулся и увидел бойца с чемоданом в руке.
– Меня прислал к вам командующий армией. Я скульптор Першудчев…
Неторопливо вынул из чемодана какие-то принадлежности. Майор смущенно стоял посреди палаты. Командующий армией?… Откуда он знает меня и почему именно ко мне прислал скульптора? Спрашивать неудобно. Скульптор взглянул на майора и улыбнулся, проговорив что-то насчет подходящего лица и повязки на голове.
– Что же от меня требуется? – суховато спросил Соколовский.
– Будете позировать.
– Вот этого как раз и не люблю…