- О чем вы думаете? - спросила Сигрид.
Эйельсон медленно покачал головой. Ему не хотелось говорить в эти минуты. Он смотрел в огонь и вспоминал жестокую погоду на мысе Барроу, думал о самолетах в фанерных ангарах, заваленных снегом, об эскимосских мальчишках с голодными глазами, о звяканье пустых консервных банок, вылизываемых отощавшими собаками... И вдруг уютный мирок блокгауза, тишина, мирные разговоры и эта девушка. Он осторожно посмотрел на Сигрид. В ее глазах мерцали отблески огня...
Удивительно ясное, неправдоподобно синее небо. Полдень. Золотое солнце поднялось достаточно высоко над кромкой белого горизонта. Моторы прогреты. Уилкинс поворачивает к Эйельсону возбужденное лицо:
- Летим?
- О'кэй!
Эскимосы, расчистившие взлетную дорожку, машут руками. Самолет, подрагивая, скользит на лыжах и отрывается от земли. Волнение сжимает сердце. Впереди - тысяча километров полета в неведомое, риск и, может быть, загадочные скалистые утесы Земли Гарриса...
Синий купол неба быстро затянуло белесой облачной пеленой. Однако ни ветра, ни снега, ни тумана. Кажется, что февраль 1927 года будет для пилотов удачным.
Удачным ли?
Когда почти весь маршрут на северо-северо-запад был пройден, мотор вдруг чихнул и заглох. Снова заработал, но с перебоями. Уилкинс заерзал на сиденье. Если мотор откажет почти в 800 километрах от суши, откуда ждать помощи?
Эйельсон немедленно заложил вираж и начал снижаться, цепко всматриваясь дальнозоркими глазами в белую равнину. Мотор замолк. Стало слышно, как шелестит воздух, вспарываемый крыльями.
Толчок. Уилкинс закрыл глаза. Но удара не последовало. Самолет, подрагивая на неровностях льдины, катился вперед.
- Нет худа без добра, - сказал Уилкинс, вылезая из кабины. - Мы первыми сделаем промеры глубины Ледовитого океана на подступах к Полюсу недоступности.
Эйельсон вытащил из фюзеляжа легкую металлическую стремянку, открыл капот и стал ковыряться в моторе. Уилкинс неподалеку начал долбить лед пешней. Прошло несколько часов. Оба поработали неплохо. Эйельсон завел наконец мотор, а Уилкинс начал делать промер глубины в своей проруби.
- Заглуши мотор! - закричал Уилкинс. - Вибрация может сказаться на точности промера.
Эйельсон не отреагировал. Уилкинс подбежал к самолету.
- Заглуши мотор!
Эйельсон сбросил газ и ответил:
- Если я выключу.мотор, о твоих измерениях будешь знать только ты да господь бог, если он, конечно, существует.
Поворчав, Уилкинс закончил свою работу, погрузил оборудование и забрался в кабину.
- Из-за чего барахлил мотор? - прокричал он из своей кабины.
Эйельсон написал ему записку:
"Не знаю, работает - и слава богу. Пора уносить отсюда ноги".
- Послушай, Бен! - проорал Уилкинс. - Очень тебя прошу - - сделай большой круг над этим районом. Ведь именно где-то здесь должна находиться Земля Гарриса. Может быть, мы не долетели до нее каких-нибудь сто километров.
"Рискованно, - ответил Эйельсон запиской. - У нас может не хватить горючего".
- Я готов двести километров идти пешком.
Эйельсон кивнул.
Погода еще не изменялась, и белые пространства Ледовитого океана просматривались на большие расстояния. Уилкинс жадно всматривался. Увы, неизвестной земли не было видно.
Когда самолет лег на обратный курс, Уилкинс со вздохом написал записку Эйельсону: "Оставим открытие Земли Гарриса до более удачного полета".
Эйельсон снова кивнул.
Уилкинс оглянулся и долго с тоской смотрел назад.
Пошел снег. Даль заволакивало туманной пеленой.
Эйельсон передал записку Уилкинсу: "Не грусти, Джорджи, у нас с тобой есть еще в запасе Земля Крокера и Земля Кинен..."
..Ветер усиливался. Самолет то и дело проваливался в нисходящих потоках воздуха. В свистящем снежном безумии нельзя было разглядеть ни неба, ни льда.
Эйельсон решил посадить самолет, но события опередили его. Мотор заглох. Самолет стал резко снижаться. В нескольких метрах под крылом мелькнули торосы. Сейчас последует удар. Но, к счастью, торосы остались позади, лыжи коснулись снегового покрова. И вдруг огромный торос впереди будто в считанные мгновения - вырос из-подо льдины. Самолет с силой ударился о него крылом, круто развернулся вокруг тороса, крыло затрещало и надломилось, самолет запрыгал по неровностям льда, как лягушка. У пилотов стучали зубы, а в фюзеляже что-то гремело. Наконец наступила тишина.
- С прибытием, Джорджи, - сказал Эйельсон.
- Черт возьми, - проворчал Уилкинс. - Сколько же нам придется тащиться пешком?
- Сущие пустяки. Километров сто пятьдесят.
- Ну что же, надо поставить палатку, сварить кофе на примусе. Здесь не жарко.
Возле самолета на глазах вырастал огромный сугроб. Пошатываясь от порывов бешеного ветра. пилоты с трудом установили палатку и перетащили в нее все необходимое. Вскоре палатка была погребена под слоем снега. Буря бушевала три дня. Когда наконец она успокоилась и проглянуло солнце, Эйельсон достал приборы и определил свое местонахождение. Льдина, на которую они столь неудачно приземлились, дрейфовала на юго-восток.
- Пока у нас есть продукты, надо немедленно уходить на юг, - сказал Эйельсон.
Уилкинс согласился. Они провели на льдине еще трое томительных суток. Когда льдина замедлила свой дрейф и стала менять на правление, до мыса Бичи оставалось около ста сорока километров. Пилоты взвалили на плечи мешки с палаткой и продуктами и отправились в далекий путь. До материка они добирались еще одиннадцать дней, это было для них тяжелым испытанием. Трудностей пешего полярного перехода, столь впечатляюще описанного Джеком Лондоном, они хлебнули вдосталь: ночлег в палатке под вой осатанелой вьюги, бороды, обросшие сосульками, глаза, слезящиеся от порывов ветра, наконец, честный дележ оставшихся крошек сухарей, мучительное ощущение голода, нездоровый лихорадочный блеск в глазах. 16 апреля, шатаясь и поддерживая друг друга, они подошли к поселку на мысе Бичи.