Вика кивнула.
Лёша подобрал с пола ножку от табуретки. Кажется, крик доносился из левого туннеля. Жирные крысы, встречавшиеся на пути, разбегались в стороны.
Снаружи был день, поэтому Лёша смог рассмотреть голову мужчины, щекой прижатую к железным прутьям решётки. Густые чёрные волосы были кое-где выкрашены в красный. Мужчина вновь закричал. Громко. Дико. Отчаянно. Замолчал.
– Что с вами?
Голова повернулась лицом вниз. Мутные глаза испугали Лёшу. Они словно два дотлевающих угля прожигали душу. Парень отвёл взгляд.
– Не бойся, малыш, – булькающим голосом сказала голова, – хочешь батончик?
Лёша трясся от страха. Красные волосы. Это ведь не краска. Это кровь!
Дрожащая рука уронила батончик. Лёша машинально подхватил его. "Шоколадный рай" было написано на окровавленной обёртке…
– Тебя как зовут? – увядающим голосом спросила голова.
– Ллёша.
– Лёша… Моего младшего сына звали Лёша… А знаешь, Лёша, я скоро умру…
Лёша молчал.
– Да, умру… Эти твари распотрошили меня как рождественского гуся… Гуся… Как бы хотелось Рождества…
– Я могу как-то помочь? – сквозь слёзы спросил парень.
– Конечно можешь, сынок. Конечно… Я приготовлю салаты, а ты накрывай на стол… Сегодня будет много гостей…
– Я не понимаю.
– Да, и гуся тебе разрезать.
В сточном ручейке булькнуло. Лёша подбежал. Поводил рукой в воде и нащупал предмет. Вытянул. Складной ножик.
– Спасибо большое!
Ответа не последовало. Тлеющие угли глаз потухли…
Батончик Лёша отдал Вике. Ей нужней. Слишком часто она плачет. Думает, Лёша не видит. Хоть как-то, но поднимет ей настроение.
К третьему дню хлеб закончился. Ещё два дня Леша и Вика успешно боролись с голодом, пытаясь его не замечать. Но на третий терпеть стало невозможно. Первой сорвалась Вика. Отупев от жгучего желания поесть, она набросилась на Лёшу и несколько раз ударила, когда тот пытался её успокоить. Придя в себя, она упала на колени и так громко разрыдалась, что канализационные крысы разбежались в опаске за свою мохнатую жизнь. К Р Ы С Ы! Схватив обломок кирпича, Лёша побежал за ними.
Охота завершилась триумфом. Три забитые крысы. Правда, одна из них умудрилась впиться зубами в левую кисть. Он-то её задушил, но острые как битые стёкла зубы оставили глубокую рваную рану. Вика перевязала её тряпкой.
– Кто бы мог сказать, что ненавистное курение в конечном итоге спасёт мне жизнь?! – ликовал Лёша, достав из кармана дешёвую пластмассовую зажигалку. Газа было меньше половины, но этого достаточно, чтобы сотни раз распалить костёр в той металлической бочке.
– Я приготовлю! – Вика схватила тушки и нанизала на металлические спицы. Сделала она это довольно умело.
Лёша разжёг костёр из нескольких газет и деревянных обломков. Вика положила на бортики бочки шампуры. Крысы мгновенно вспыхнули. Едкий запах палёной шерсти ударил в нос.
– А их с шерстью жарят?
– Нет, наверное…
Лёша разрезал готовую крысу раскладным ножиком покойника. Она подгорела. Внутренности запеклись. Заплесневелый сухарь казался райским деликатесом по сравнению с жёстким, жилистым мясом, полным маленьких костей. Но это была еда. Настоящая еда! После трёх дней голода…
Дни проходили быстрее. Было чем заняться. Вика училась разделывать и готовить. Лёша ловил крыс, мышей и прочую сточную фауну. Во время одной охоты, ему встретилась большая, но сильно исхудалая собака. Животное блестело голодными глазами и, рыча, скалило острые зубы. Трезво оценив ситуацию, Лёша кинул ему тушку крысы. Пёс жадно вгрызся в добычу. Самое время убежать.
Но на этом стычка не закончилась. Раз в день пёс прибегал к их пристанищу и начинал громко лаять. Пришлось делиться едой.
Жить можно, но до того неприятно! Нельзя выразить одним словом, как Вике с Лёшей хотелось вернуться на поверхность. Возможно, так хочет вырваться девятимесячный плод, заточённый в утробу матери.
Но назад нельзя. Время от времени из решёток доносились такие вопли, что на их фоне бой сирен воздушной опасности показался бы слабее детского колокольчика. Это не говоря уже о постоянно доносящихся раскатах выстрелов и взрывов.
Будет наивно полагать, что замкнутые в ограниченном пространстве, связанные общей бедой мужчина и женщина в конечном итоге не испытают интимной близости. Пусть они и пятнадцатилетние дети.
Вика хотела посмотреть как заживает рука Лёши. Во время самой первой охоты, крысиные зубы оставили глубокую рану на левой кисти. Лёша больше никогда не говорил об этом. Кажется, он даже не менял повязку. Но при упоминании о ране, он начинал нервничать, повышать голос и наотрез отказывался показывать. А сейчас Лёша спал. Вика подкралась и развязала тряпку. Нагноение покрывало большую часть тыльной стороны ладони. С обратной стороны его было меньше.