Он нащупал трость и вышел из комнаты.
Кузя сидел на ковре в гостиной, уставившись в экран. На стук двери он обернулся и вскочил:
— Я всё сделал. Девушку не нашел. Всё обнюхал тщательно, и пришлось укусить дворника за валенок. Но я не сильно, честно.
— Пнул?
— Ага. И метлой приложил. А я, между прочим, был делом занят!
— Он тоже. Ладно. Почему ты опять сидишь на полу? Вот же диван.
Кузя посмотрел на Аверина из-под челки:
— Вы очень непоследовательны, Гермес Аркадьевич. То вы меня ругаете за то, что я сижу в кресле, то за то, что сижу на полу.
Аверин усмехнулся:
— Не вижу непоследовательности. Люди не сидят на полу, они сидят на диване. Если они, конечно, не японские колдуны. А кресло мое. В нем сижу только я. По-моему, всё предельно просто.
— А если вы не узнаете, это считается? — Кузя хитро прищурился.
Аверин вздохнул:
— Считается. Я тебя спрошу, и ты сам всё расскажешь. И я тебя накажу. Когда-нибудь я разрешу тебе меня сожрать. Но вот сесть мне на шею — точно нет, и не надейся. Кстати, о еде. Ты что-нибудь от ужина оставил?
— Конечно! Пальцем ничего не трогал!
— И не лизал?
— И не лизал!
— Тогда сходи в коридор и принеси оттуда футляр. Там документ, подтверждающий, что ты — будущий фамильяр. И пойдем в столовую, это надо отметить.
Глава 2
Когда Аверин и Кузя добрались из аэропорта до дома, Маргарита уже уходила.
— Я на стол накрыла, на всех. Виктор Геннадьевич звонил, сказал, что приедет через полчаса.
— Отлично, — Аверин зашел в дом. Следом демонстративно пыхтел Кузя, затаскивая чемоданы.
— Прекрати делать вид, что тебе тяжело, — обернулся Аверин и показал на кладовку:
— Поставь пока туда, Маргарита завтра разберет.
— Ага. Нет, ну а что? Вот что бы вы делали без меня, а? — Кузя открыл дверь кладовки и начал засовать чемоданы.
— Вызвал бы носильщика.
Кузя выпрямился и сдул с лица налипшую челку. Пора его отправить к парикмахеру.
— Это… а что, так можно было, да?
— Можно, но зачем? Есть же ты. И потом, мы вполне могли оставить твою красоту ненаглядную в гостинице. Так что ты сам виноват. Иди умойся и переоденься, сейчас Виктор Геннадьевич приедет.
Виктор появился точно через полчаса. В руках у него была сумка, из которой он торжественно извлек бутылку марочного французского коньяка.
— Там-тарам, — воскликнул он, водружая бутылку на стол.
— Хм… не дороговато ли? — поинтересовался Аверин.
— Ничуть. У нас же двойной праздник. Мое двадцатипятилетие службы, на которые вы не попали, потому что вам вручали орден. И это наш второй праздник. Показывайте. А потом я вам кое-что покажу.
Аверин показал на футляр с орденом:
— Вот, можете даже примерить. Мы с Кузей никому не расскажем.
Виктор засмеялся, открыл футляр, полюбовался алмазной звездой и оглянулся:
— Кузя, — воскликнул он, — не трогай!
Аверин тоже повернулся. Кузя нарезал круги вокруг сумки Виктора, тщательно ее обнюхивая.
— Что там у вас? Килограмм краковской? Белевский зефир?
— Увы. Если бы. Сейчас.
Виктор достал из сумки небольшую, с ладонь, шкатулку. Красивую, инкрустированную перламутром и яшмой. И протянул Аверину. На крышке красовался искусно вырезанный дракон. Вещица определенно была из Китая.
— Красиво. Вы, вроде, такое любите.
— Да… — как-то обреченно вздохнул Виктор, а Кузя опять подался к шкатулке.
И тут до Аверина дошло. Словно подтверждая его догадку, из шкатулки раздался писк.
— Черт… откуда это у вас?
— Сослуживцы подарили на юбилей.
Аверин открыл шкатулку. Маленький изумрудный дракончик, отчаянно перебирая лапками, попытался забиться в самый дальний угол шкатулки. Его писк стал пронзительным.
— Кузя, отойди. Видишь, он тебя боится.
— Ага, — сказал Кузя и отошел на пару шагов, не сводя взгляда с существа.
Бесенок. Крохотный, чуть больше указательного пальца. Перепуганный насмерть.
— Вот. Я понятия не имею, что с ним вообще делать.
— Я щас, — Кузя подошел к столу, взял с тарелки тушеную колбаску и вернулся к шкатулке.
И положил колбаску на дно, продолжая играть в гляделки с «дракончиком». Тот попищал еще немного, потом замолчал и принюхался. Через секунду от колбаски не осталось и следа. А бесенок принялся вылизывать дно шкатулки длинным раздвоенным язычком.
— Что ты ему сказал? — спросил Аверин.
— Что наши хозяева друзья, и мне запретили его есть. А он — что очень голоден. Я его покормил, и теперь он боится меньше.