Только на другой день, уже после обеденного привала, они достигли, наконец, той долины. Издали казалось, что сжата она невысокими сопками. Вблизи же стало видно, что это настоящие горы с отвесными склонами.
Игнатий и Коля свернули с тракта и углубились в долину. Ехали руслом каменистого ручейка. Совсем близко с обеих сторон подступали вековые ели, покрытые клочьями седого мха.
— Стой! — вдруг прошептал Игнатий и проворно взял карабин наизготовку.
Из — за поворота показался человек. Поверх длинной черной рубахи он был подпоясан толстой веревкой, за которую заткнул топор. Увидев ребят, он остановился и схватился за рукоятку топора.
— Ну-ну, батя! — предостерегающе и негромко сказал Игнатий.
Незнакомец медленно опустил руку.
— Никак, красные? — неуверенно спросил он.
Было в нем что-то простодушное, искреннее. Игнатий подъехал к нему поближе.
— Паренек ко мне пристал, значит, — сбивчиво начал незнакомец. — По одеже — мастеровой вроде бы. Дом у меня тут. А он ночью шел горами, сорвался. Как раз напротив двора. Доктора надо — умирает парень-то.
— Мишка! — воскликнул Коля.
До избы оказалось не так уж далеко. Стояла она в верховьях ручейка. Грозно вздымался за ней голый, усыпанный глыбами камня склон. Постройки были старинные, осевшие от времени и непогоды. В стороне дымил удушливым смрадом угольный курень: война не война, а хозяин продолжал свою работу, припасал уголь для зимней продажи.
Мишка лежал в горнице. Он тяжело и прерывисто дышал. Хозяин, как мог, прибинтовал ему к груди разбитую руку, обвязал чистыми тряпками голову. Трудно было узнать Мишку — настолько он исхудал, так плотно были обтянуты желтой кожей его выступающие скулы.
— Ночь-то больно темная была и ветреная, — рассказывал куренщик. — Тут и мне по горам не пройти. А ему, мастеровому, куда же? И кто его гнал в такую пору? Ох, неспроста тут что-то. Вона откуда летел! Грудь, главное, повредил и опять же голову, тоже не шутка…
Куренщик показал на высящийся над домом каменистый склон.
Игнатий уехал. Только к вечеру он вернулся с доктором, которому командир наказал сделать все возможное. Доктор долго ощупывал Мишку, припадал ухом к его груди.
Когда он выпрямился, лицо было серьезно и печально.
— Плохо? — вырвалось у Коли.
— Как же мы доставим его в город? — спросил вместо ответа доктор.
Куренщик связал из легких сухих жердей что-то вроде носилок.
Уже в сумерках Мишку понесли на руках руслом ручья к тракту. Там ждала повозка. Коля долго провожал повозку взглядом, не зная, встретится ли он еще с разбитным, злым на язык, но таким хорошим товарищем.
Игнатий тронул его за плечо: пора было ехать, они и так далеко отстали от отряда. Коля чувствовал, что за день смертельно устал, и очень обрадовался, увидев впереди огни большого привала.
Следующее утро выдалось хмурое. Едва отряд выступил, пошел дождь. Ехать с каждой минутой становилось все труднее. Копыта коней чавкали в раскисшей лесной земле. С каждого куста окатывало потоком брызг.
— Если их дождик застал у Коровьей речки, то там они сейчас и есть, — говорил машинист-проводник командиру. — Там в сухую погоду, после трех-четырех недель вёдра еще можно бывает и с телегой проехать. А чуть дождик — прет водичка, вздымается болотина.
Командир хмурился, прислушиваясь к шуму дождя и чавканью копыт.
— А далеко еще? — спросил он.
— Версты четыре.
Успенский, ехавший рядом с командиром, обернулся к Коле и Игнатию:
— А вы, мальцы, останьтесь пока. Не дело вам вперед сейчас лезть!
И было в его голосе, напряженном и звенящем, что-то такое, что даже Игнатий сразу придержал коня, пропуская мимо себя колонну бойцов.
Впереди хлопнул сначала одиночный выстрел, потом они затрещали пачками. Разбрызгивая грязь, нахлестывая коней, мимо мальчиков понеслись бойцы, рассыпаясь цепью.
— Ну, и мы едем! — нетерпеливо сказал Игнатий. — Эх, если б мне не тебя сторожить — был бы сейчас тама…
В голосе его слышалась откровенная досада, но Коля не обиделся — не до того было.
Они поехали быстрее. Тракт здесь выходил в широкую и плоскую долину. Она раздольно светлела впереди, и видно было, как висят над ней лохматые клочья низких дождевых туч, как тянутся от них к земле бледные нити дождя. Перестрелка стихла так же быстро, как и разгорелась.
Коровья речка образовала широкую болотистую пойму. В старое время, когда строили тракт, через болотину выложили длинную гать из толстых трехсаженных бревен. На ней могли разъехаться и самые громоздкие подводы. Было время, за гатью ухаживали, подновляли ее. Но забросили тракт, и гать постепенно сгнила. Здесь, на этой гиблой переправе, и застали конники сотни три белых солдат.