Оставалось нанести решающий удар по Кюстринскому гарнизону. И он готовился на 9 часов утра 12 марта 1945 года. Были уточнены задачи стрелковым частям, артиллерии и танкам, пополнен комплект боеприпасов, командные и наблюдательные пункты размещены непосредственно в боевых порядках пехоты.
Груз тяжелого боя лежал на плечах всех — от комдива до солдата. Офицеры штаба 295-й дивизии и политотдела в эти дни не уходили из полков и батальонов. Все делалось для скорейшей победы.
День 12 марта застал начальника оперативного отделения штаба дивизии подполковника Литвинова во втором батальоне 1040-го стрелкового полка. Его беспокоил стык с соседом слева, и он уточнял, как тут организовать взаимодействие. Накануне Василий Панкратьевич несколько часов работал с командиром полка подполковником Козловым и остался о нем наилучшего мнения.
— «Борода» все продумал, — коротко доложил он комдиву по телефону.
Прозвище «Борода» прочно укрепилось за Иваном Семеновичем Козловым, который прибыл в дивизию сравнительно недавно и сразу же обратил на себя внимание черной окладистой бородой. Василий Панкратьевич был очень юн по сравнению с Козловым. Хотя ему к тому времени исполнилось 28 лет, выглядел он значительно моложе. Нежную кожу на его лице не могли огрубить ни морозные ветры минувшей зимы, ни солнце. И вряд ли всерьез принимали бы его советы и замечания, если бы не знали о командирской хватке и рассудительности Литвинова, его самообладании и мужестве в бою. За плечами у Литвинова была вся война. Он видел и пережил самое тяжелое отступление наших войск, стал непосредственным участником изгнания врага с родной земли и территории Польши. Здесь же, при штурме Кюстрина, придя в полк, Василий Панкратьевич в первый же день побывал на огневой позиции минометной батареи. Тянула родная стихия. Как-никак с этим оружием начинал войну, командовал взводом, ротой, батальоном. У правофлангового миномета залюбовался сноровкой узбека-заряжающего. Тот ловко подхватывал 16-килограммовую мину из рук товарища и легко опускал ее в ствол. После выстрела, радостно возбужденный, что-то говорил на родном языке, ни к кому не обращаясь, и рукавом вытирал вспотевший лоб.
Наблюдательный пункт командира второго батальона Михаила Насонова располагался в неприметном домике. До противника отсюда метров сто пятьдесят. Литвинов посмотрел на часы: 8.20. Через сорок минут начнется артиллерийская подготовка. И тогда вон те дома, откуда постреливают гитлеровцы, окутаются дымом. Некоторые из них рухнут.
— Товарищ подполковник! — нарушил размышления Литвинова телефонист. — Из шестой роты сообщают: «Идет фашист с белым флагом». Спрашивают, что делать.
— С белым флагом? Сдаваться, значит? — переспросил подполковник. — Пусть направляют его сюда.
Интересно, сам по себе идет гитлеровец или его уполномочили? Если уполномочили, то кто?
Через несколько минут два автоматчика ввели в домик немецкого капитана. Высокий длиннолицый офицер с совиными глазами бегло осмотрел комнату, проверяя, нет ли кого постарше подполковника, и, убедившись, что нет, произнес хриплым голосом:
— По поручению коменданта крепости… Прошу оказать содействие во встрече со старшим командиром.
Василий Панкратьевич понимал немецкую речь. Еще в школе и техникуме старательно изучал иностранный язык, да и на фронте всегда носил с собой русско-немецкий словарь, часто заглядывал в него.
Выходит, противник готов вести переговоры? Литвинов попытался связаться с комдивом Александром Петровичем Дорофеевым, но безрезультатно. А время идет. До начала артиллерийской подготовки осталось тридцать пять минут. После нее возобновится штурм. Если этого гауптмана отправить в штаб дивизии или к генерал-лейтенанту Жеребину, командиру корпуса, время будет упущено, может разгореться бой, неоправданно прольется кровь.
Да, это так. А имеет ли он, Литвинов, право самостоятельно вступать в контакт с противником? Кто его уполномочил? Никто. Старшие командиры ему этого не поручали. Но вместе с тем, если он, Литвинов, не использует представившейся возможности, — жизнь не одного из тех солдат и командиров, с которыми он ночью беседовал, обходя передний край, может оборваться. Вот только вчера похоронили политработника майора Николая Марчукова. А сколько таких похорон было!