Однако вскоре он вернулся в свет пораженный неожиданно пришедшей мыслью, что своим отсутствием он подвергает опасности многочисленных друзей, оставив их беззащитными перед колдовскими чарами негодяя. Потому Обри решил вернуться привычное общество и пристально наблюдать за своим роковым знакомым, надеясь предупредить, несмотря на данную им клятву, если понадобится, тех, к кому лорд Ратвен будет проявлять особый интерес. Но когда он однажды вошел в комнату, его подозрительный взгляд и изможденный вид, внутреннее напряжение, столь явственные любящему взору, поразили сестру настолько, что даже она не смогла долго выдержать этого печального зрелища и стала избегать его, как она оправдывалась, для его же блага. Однако это было уже излишним: их опекуны сочли нужным вмешаться в ход событий, сочтя юношу не вполне в здравом уме. Они решили возобновить опеку над сиротами, ведь именно на них покойные родители возложили ответственность за брата и сестру.
Опекуны наняли врача, который постоянно находился при Обри и жил у них дома. Но сам юноша вряд ли даже отдавал себе отчет во всем происходящем и даже не замечал присутствия врача — настолько ум его был поглощен ужасным предметом тяжких раздумий. Вскоре бессвязность речей и странность поведения вынудили врача предписать ему полное уединение и постельный режим. Обри лежал в спальне сутками, совершенно отрешившись от всего земного. И лишь только тогда взгляд его становился осмысленным, когда его приходила навестить любимая сестра. Но иной раз он сильно пугал ее, хватая за руки и умоляя не трогать какого-то человека:
— О, не трогай, не прикасайся к нему! Если ты меня любишь, если я что-то для тебя значу, умоляю, держись подальше от этого ужасного человека!
Однако когда она пыталась узнать, о ком же он говорит, он только отвечал:
— Это правда, правда! — и снова впадал в мрачное оцепенение, из которого уже никто был не в силах его вывести — даже она. Так продолжалось несколько месяцев.
Но минул год, он стал реже и реже путаться в речах и даже значительно повеселел, разум его несколько прояснился. Однако опекуны время от времени замечали в его поведении одну странность: по нескольку раз в день он на пальцах высчитывал определенное число и улыбка озаряла его лицо.
Срок его вынужденного молчания был уже на исходе, когда в самый последний день рокового срока один из его опекунов зашел в комнату и завел с доктором разговор о том, что, мол, чрезвычайно прискорбно, что Обри находится в таком плачевном состоянии, так как на следующий день его сестра собирается выходить замуж. В тот же миг Обри насторожился и весь обратился в слух. Опекун и врач, обрадованные явным признаком того, что сознание и острота ума возвращаются к нему, — чего они уже и не ожидали — сообщили ему имя жениха: граф Марсден. Обри решил, что это один юный граф, которого он как-то встречал в свете, и, казалось, остался доволен выбором сестры. Он несказанно удивил опекунов и врача, выразив желание присутствовать на бракосочетании юной пары, и попросил позвать к нему сестру. Через несколько минут сестра была у него. Кажется, Обри снова мог наслаждаться благотворным воздействием ее чудесной улыбки: он прижал ее к груди, поцеловал в щеку, мокрую от счастливых слез, — ведь ее дорогой брат снова был с нею и любил ее как прежде. Он сердечно поздравил ее с замужеством, когда вдруг заметил у нее на груди медальон и, заинтересовавшись, открыл его. К своему удивлению и ужасу, он увидел на миниатюрном изображении черты того самого чудовища, что так долго отравляло его существование. Он схватил портрет и в приступе ярости швырнул его об пол и растоптал каблуком. Девушка, глубоко изумленная таким поступком, спросила, зачем он уничтожил портрет ее будущего мужа? Обри схватил ее руки в свои и, глядя на нее с совершенно безумным выражением, потребовал, чтобы она поклялась, что никогда не выйдет замуж за подобное чудовище, потому что он… Но тут он замолк, не смея продолжать… Ему почудился голос, напоминающий о данной клятве и приказывающий хранить молчание… Он быстро обернулся, надеясь увидеть лорда Ратвена, но никого за спиной не обнаружил. В это время опекун и лекарь, слышавшие все до единого слова и посчитавшие, что этот яростный припадок вызван не до конца излеченным душевным расстройством, ворвались в комнату и высвободили из его рук мисс Обри. Юноша упал перед ними на колени, умоляя хотя бы на один день отсрочить свадьбу. Они же, приписав вспышку эмоций болезни, приложили немало усилий, чтобы успокоить несчастного, и, когда он уснул, оставили его в одиночестве.
Как оказалось, лорд Ратвен на следующий день после того бала, на котором произошла его роковая встреча с Обри и его сестрой, нанес им визит, но в приеме ему было отказано. Узнав же через некоторое время о болезни юноши и о том, что последнего считают сумасшедшим, он сразу же понял, кто именно послужил причиной столь серьезного заболевания. С трудом скрывая свою радость и ликование, лорд Ратвен поспешил в дом своего бывшего компаньона. Притворяясь, что судьба и здоровье Обри безмерно печалят его, он оказывал подчеркнуто неустанную заботу и внимание сестре юноши, тем самым злодей постепенно втерся к ней в доверие и приобрел сердечное расположение. Да и кто бы сумел устоять перед его красноречием и настойчивостью, перед его искусством обольстителя? Лорд Ратвен не пожалел ни усилий, ни времени на то, чтобы завоевать сердце девушки: о себе он говорил как о несчастливейшем из людей, что не может найти сочувствия и понимания ни в ком, ни в одной душе, за исключением той, кому были адресованы его жаркие признания; что с той поры, как он узнал ее, он наконец осознал, что жизнь еще не окончена для него, что как только он слышал ее мелодичную речь, он возрождался к жизни — в общем, то ли он настолько овладел мастерством Змея-искусителя, то ли такова была воля судьбы, но вскоре сердце девушки уже принадлежало ему. Поскольку лорд Ратвен возглавлял по побочной линии старшую ветвь семейства, то к нему перешел титул и он получил ответственный пост в одном важном посольстве. Именно это его назначение якобы и послужило поводом для их столь поспешного брака, невзирая даже на то плачевное состояние, в котором находился брат невесты. Свадьбу решено было назначить за день до их отъезда на континент.
Обри, когда лекарь и опекун его оставили, попытался подкупить слуг, но из этого ничего не вышло. Тогда он потребовал бумагу и перо и написал сестре письмо, котором заклинал ее, если она все же неравнодушна к собственному счастью, если ценит свою честь и честь тех, кто уже лежит в земле, тех, кто когда-то держал ее на руках и возлагал на нее большие надежды, отложить хотя бы на несколько часов это бракосочетание, одна только мысль о котором вызывала у него дрожь омерзения. Слуги обещали, что непременно передадут письмо в руки девушки, но передали его врачу; тот же решил не омрачать светлый праздник мисс Обри тем, что, по его представлению, было плодом больного воображения ее брата. Последующая ночь прошла для обитателей дома в многочисленных хлопотах и заботах, и Обри прислушивался к звукам лихорадочной подготовки к празднеству со все возрастающим ужасом. А поутру до его слуха донеслись звуки подъезжающих к дому экипажей. Обри впал в неописуемое отчаяние. В конце концов любопытство слуг одержало верх над их бдительностью, и они один за другим тайком отправились наблюдать увлекательное действо, оставив больного на попечении беспомощной старой женщины. Он воспользовался предоставленной ему возможностью и бросился в комнату, где собрались все участники бракосочетания. Первым же, кого он увидел, был лорд Ратвен. Юноша стремительно подошел к нему, крепко схватил за руку и, не в силах вымолвить от возмущения и охватившей его ярости ни единого слова, молча вывел из залы. Когда они вышли на лестницу, лорд Ратвен зашептал ему на ухо: