В то же мгновение она глубоко вздохнула, подняла голову и привстала.
— Как глупо с моей стороны, — хрипло извинилась она.
— Это я виноват, — оправдывался По. — Ваши нервы, истощенные силы, подорванное здоровье — и вот результат. Неожиданная темнота, узкое, тесное помещение — все это плохо повлияло на вас. — Он пошарил в кармане в поисках спичек. — Если не возражаете, я зажгу свет.
Она протянула руку вперед запрещающим жестом:
— Нет-нет. Достаточно лунного света.
Она подошла к продолговатому окошку в стене и ухватилась за подоконник руками, такими же худыми, как у По, но только с длинными, неопрятными ногтями, подставив лицо лунному свету и купаясь в его волнах: лицо ее становилось все спокойнее. Грудь вздымалась почти что сладострастно.
— Я вполне пришла в себя, — сказала она. — За меня не беспокойтесь. И, прошу вас, сэр, пожалуйста, не стойте так близко.
Он вспомнил о запахе чесночной колбасы и, полный раскаяния, отошел подальше. Вот ведь какая чувствительная на запахи дама оказалась эта Эльза Гаубер! Что твои — как их там? — да кто же, черт возьми, еще такой восприимчивый? Кого-то ведь даже отгоняют запахом чеснока? По не мог припомнить, а тем временем, оглядываясь по сторонам, примечал, что они находились в полуподвальном помещении, с каменными стенами и земляным полом. В одном углу с потолка капала вода, собираясь на полу в грязную лужу. Неподалеку от этой лужи в стене виднелась закрытая на щеколду, сколоченная из толстых досок, расположенных крест-накрест, дверь в подвал. В общем-то и на дверь она была не слишком похожа. Быть может, это ставня на окне? Но кто же будет делать окно столь близко к земле? Сырой землей в этом полуподвале пахло так сильно, да и воздух был здесь настолько спертый, будто помещение не проветривали не один десяток лет.
— И ваш муж находится здесь? — с невольным удивлением осведомился По.
— Да, — она кивнула в ответ и прошла именно к той странной дверце, открыла щеколду и распахнула ее.
Взору По открылся зияющий чернотой проем, и из него слышалось слабое бормотание. По подошел поближе и, напрягая зрение, вгляделся: в этой конуре из камня-плитняка стояла кровать, на которой лежал мужчина, почти полностью обнаженный. Кожа его была цвета слоновой кости, и только глаза, когда он их открыл, выдавали в нем жизнь, еще теплящуюся в теле. Он уставился на Эльзу Гаубер, потом перевел взгляд на По, задержался на нем, но не выказал удивления.
— Уходи прочь, — еле слышно пробормотал он.
— Сэр, — обратился к нему По официальным тоном, — я пришел сюда, чтобы узнать, каким образом вам удалось возвратиться к жизни из самой могилы…
— Это ложь! — прервал его тираду человек, лежавший на убогом ложе. Он с трудом повернулся на бок и, напрягая силы, сел. В слабом освещении лунного света было отчетливо видно, насколько он худ и изможден. Глаза его ввалились, тонкие губы едва прикрывали зубы — то был оскал черепа.
— Ложь, говорю я! — закричал он с неожиданной для такого живого скелета силой, быть может, вкладывая в этот крик последнюю свою жизненную энергию. — Это ложь, которую распространяет это чудовище… она… не жена мне…
Дверца захлопнулась, заглушив крики. Эльза Гаубер повернулась к По, отступив на шаг от чесночного запаха.
— Вы видели моего мужа, — сказала она. — Зрелище не из самых приятных, не правда ли?
Он не ответил, и женщина проследовала по земляному полу к двери, ведущей на лестницу.
— Не могли бы вы пойти впереди? — попросила она. — И там, наверху, держите, пожалуйста, дверь открытой, чтобы я не… — Она сказала не то «упала», не то «умерла». По был не уверен, какое из двух слов она употребила.
По было ясно как день, что, хотя она поначалу так любезно пригласила его войти в дом, несмотря на поздний час, теперь она явно тяготилась его присутствием и торопилась выпроводить непрошеного посетителя. Глаза ее, неумолимые и повелевающие, смотрели на него. По подчинился ей.
Он послушно взобрался по ступенькам и, распахнув верхнюю дверь, придерживал ее, пока Эльза Гаубер поднималась вслед за ним. Когда она оказалась в комнате наверху, она взглянула ему прямо в глаза, и в тот же миг По вдруг более чем когда-либо осознал, что на самом деле представляют собой те «месмерические озарения», о которых он так любил писать.
— Надеюсь, — проговорила она ровным тоном, тщательно взвешивая слова, — ваш визит не оказался бесплодным для исполнения вашей миссии. Я живу здесь одна, ни с кем не вижусь, целиком посвятив себя заботам о бедном создании, которое когда-то было моим мужем, Джоном Гаубером. Рассудок мой не в лучшем состоянии. Возможно, и манеры страдают тем же недугом. Что ж, извините, если я произвела на вас неблагоприятное впечатление, и позвольте попрощаться.
По почувствовал, что его вежливо выпроваживают, и через минуту оказался на улице. Входная дверь захлопнулась за ним, проскрежетал замок.
Свежий воздух, хлещущий по лицу ветер и освобождение от настойчивого завораживающего взгляда Эльзы Гаубер вернули его к реальному мироощущению. До него наконец дошло, что бы могло с ним произойти, останься он в этом проклятом доме подольше.
В этот непогожий мартовский вечер он вышел из дому с единственной целью: опровергнуть или, наоборот, получить подтверждение слухам о захоронении заживо. И встретил на своем пути это мрачное болезненное существо, назвавшее слухи ложью. И затем, так или иначе, ему не дали исследовать более глубоко происшествие, которое могло бы составить одно из самых экзотических приключений, когда-либо выпадавших на писательскую долю. Так почему же он должен бросать это дело на полпути, так и не раскрыв до конца тайны, связанной с этим домом и его обитателями?
И он решил: будь что будет, но он просто обязан разузнать всю правду.
Единожды приняв решение, он быстро разработал план дальнейших действий. Сойдя с крыльца, он дошел до калитки, продемонстрировав на всякий случай, что уходит, а сам быстро обогнул дом и отыскал окошко продолговатой формы, расположенное у самой земли.
Приникнув к окошку, он обнаружил, что легко может разглядеть все, что происходит внутри: по всей вероятности, полуподвальное помещение освещается изнутри. Он мгновенно установил местонахождение источника света: открытая дверь на лестницу. Он различал и ее, и грязную лужу в углу помещения, и открытую дверцу, ведущую в каменную конуру, вход в которую что-то заслоняло — какая-то согбенная фигура, приникшая к бледному худому телу Джона Гаубера.
Длинная юбка в складку, чепец — это была Эльза Гаубер. Она нагнулась вперед, лицо ее касалось то ли лица, то ли правого плеча несчастного мужа.
Сердце писателя, и без того никогда не отличавшееся особым здоровьем, колотилось сейчас как сумасшедшее — до звона в ушах. Он подвинулся поближе к своему смотровому окошку, но, вероятно, слишком переусердствовал, заслонив свет, потому что в этот момент Эльза Гаубер обернулась.
Лицо ее было столь же бледным, как лунный диск. И так же, как луна, было испещрено темными пятнами неправильной формы. Она быстро подошла, если не сказать подбежала, к окошку, за которым, согнувшись в три погибели, скорчился наблюдатель. По увидел ее совсем ясно и настолько близко, что смог разглядеть все до мельчайших деталей.
По ее губам и щекам было размазано что-то темное, блестящее и липкое, женщина высунула язык, облизывая губы…
Кровь!
По вскочил на ноги и побежал к входной двери дома. Дрожащими пальцами схватился он за молоток и начал колотить в дверь. Никакого ответа. Тогда он попытался выбить плечом дверь, приналег всем своим хрупким телом — дверь не поддавалась. Он бросился к окну, постучал в него, приник к стеклу, но не сумел ничего разглядеть внутри комнаты. Снова поднял кулак, намереваясь, за неимением лучшего выхода, разбить стекло.
За окном появился силуэт женщины, она взялась за раму и подняла ее вверх. Прежде чем он успел отпрянуть назад, в образовавшийся проем метнулось к нему, как нападающая кобра, что-то белое, пальцы схватили его за лацканы плаща, смяли их и вцепились, скрюченные, мертвой хваткой. Горящие глаза Эльзы Гаубер впились в его собственные с неописуемой яростью.
Чепец ее упал с головы, темные волосы неряшливо разметались по плечам. Кровь каплями и размазанными пятнами ярко выделялась на губах и скулах.