Сделал лишь знак следовать за ним. Мы молча пошли за ним. Я слышал, как Розамунда еле слышно простонала:
— Лучше б нам не жить! О, лучше б нам не жить…
Джед провел нас в спальню напротив. На полу лежала Рут Карта. Она была мертва. На ее тощей шее мы увидели крохотные кровавые ранки, обескровленные сосуды превратились в глубокие извивающиеся впадины.
Через открытую дверь соседней спальни виднелось огромное неподвижное тело Лема, он тоже был мертв.
— Что-то пришло, и… — его голос сорвался на крик… На лице его была застывшая маска ужаса. — Хеншейвские Вампиры! — с трудом выговорил он.
— Волки пожирают друг друга, — сказал я и посмотрел на Розамунду. Она поняла мой взгляд, но отвела глаза, чтобы скрыть хорошо знакомое мне отвращение. Я решил разыграть всех, лишь бы она не смотрела на меня так.
— Я сейчас удивлю тебя, Джед, — сказал я и доверительно придвинулся ближе к нему. — Я знаю, что ты думаешь о случившемся, но хочешь — верь, хочешь — нет, мы и есть те самые хеншейвские Вампиры.
Роберт Блох
Плащ
Солнце в предсмертной агонии было страшным. Словно истекая кровью, оно залило прощальными закатными лучами небо и медленно уходило на вечный покой, опускаясь в гробницу за холмами на горизонте. Солнце умирало. Свирепый ветер неистово гнал опавшие листья на запад, боясь не успеть на солнечные похороны.
— Чушь какая-то, — произнес Хендерсон, пытаясь отогнать неприятные мысли.
Заходящее солнце окрашивало небо в ржаво-красные тона, леденящий промозглый ветер в неистовом вихре кружил полусгнившие листья, прижимая их к земле и сметая в канаву. И почему лезет в голову эта выспренная чепуха?
— Чушь, — повторил Хендерсон.
Сегодня праздник — День Всех Святых, Хеллоуин. Именно он виновник такого страшного заката, думал он. После заката наступит роковая ночь, когда по миру будут бродить духи, а из могил будут доноситься стоны мертвецов.
А может быть, это обычная промозглая осенняя ночь. У Хендерсона было тяжело на душе. «В давние времена, — размышлял он, — к встрече этой ночи все готовились и торжественно отмечали. Средневековая Европа трепетала перед ужасом НЕВЕДОМОГО. Суеверный страх крепко держал людей. Во всем мире миллионы дверей наглухо запирались, чтобы злые духи не проникли в дом. Миллионы голосов неустанно читали молитвы, в храмах зажигали миллионы свечей. Эти таинства были величественны, — рассуждал Хендерсон. — В жизни было так много загадочного и необъяснимого, что люди цепенели от ужаса. Они не знали, что увидят за каждым новым поворотом полуночной дороги. Людей всегда окружали демоны и чудовища, охотившиеся за человеческими душами. И видит Бог, в те времена к слову „душа“ относились почтительно и серьезно, без нынешнего легкомыслия. Массовый скептицизм уничтожил истинный смысл святая святых человека — душу. Он уже не страшится потерять свою душу».
— Чушь, — механически произнес Хендерсон. Это жесткое лаконичное слово всегда помогало ему оборвать бесконечные мысли, потому что его суть была конкретным проявлением сути двадцатого века, же-стокой и страшной реальности.
Часть его мозга всегда быстро реагировала на романтический настрой, заменяя Хендерсону голос миллионов здравомыслящих людей. Только они могли хором воскликнуть: «Чушь!», узнав о столь несовременных взглядах, потому что они — общественное мнение. Хендерсон нашел в себе силы вынести приговор самому себе. Он выбросил из памяти навязчивые мысли о кровавых россыпях солнечных лучей, перечертивших небо, и прочем.
Перед ним простиралась улица, освещенная закатом. Он уверенным шагом направился вниз по улице. Хватит рассуждать о природе Хеллоуина, думал он. Нужно зайти в лавочку и купить костюм для ночного бала-маскарада.
Он бросил взгляд на силуэты темных зданий, между которыми вилась улица, нашел бумажку с адресом, найденном в телефонной книге.
В квартале жила беднота. Быстро темнело. Окна их жалких лачуг были не освещены. Он шел по улице, пытаясь разглядеть номера домов. Сумерки сгущались все больше.
Внезапно Хендерсон увидел нужный ему номер на противоположной стороне: он пересек улицу и остановился перед домом. Слабый, скользящий лучик солнца затерялся в узкой щели между темными зданиями, осторожно освещая витрину. Хендерсон посмотрел, что там выставлено, и от удивления охнул.
«Наверное, я сошел с ума. Ведь это обычная витрина, а я словно глянул в преисподнюю». Его взору представились раскаленно-красные языки пламени, в извивающихся бликах которого страшно ухмылялись и гримасничали морды невероятных чудовищ.
— Да это же отблески заката, — пытался успокоить себя Хендерсон, — И нет никаких чудовищ, а эти ужасающие маски — обычный товар, который выставляют в подобных лавках. Но зрелище довольно впечатляющее и может ошарашить любого человека. — Он открыл дверь и вошел внутрь.
Его встретила полная темнота и тишина. Он сразу почувствовал затхлый неприятный дух помещения, где давно не было людей. Такой дух окутывал обычно гробницы, вырытые в чаще густого леса могилы, скрытые глубоко в земле пещеры и…
— Что за чушь!
Какое-то наваждение. Хендерсон попытался улыбнуться. Прочь эти мысли. Такой запах обычно бывает в магазине, где продают театральные костюмы и прочий реквизит. На мгновение он словно перенес себя во времена учебы в колледже, вспомнил дни любительского спектакля. Эти запахи ему удивительно знакомы: запах нафталина, старого меха, красок и грима. Он вспомнил себя в роли Гамлета. В сцене на кладбище он держал в руках череп, в пустых глазницах которого таилась земная мудрость… Череп был куплен в таком же магазине.
Сегодняшний день вернул его в атмосферу прошлого. Он подумал о том, что в такой праздник, как Хеллоуин, нелепо одеваться каким-нибудь раджой, турком или пиратом. Это выглядело бы пошло. Почему бы не прийти на вечеринку, например, в облике чудовища, колдуна или оборотня? Хендерсон представил себе выражение лица Линдстрома, когда он в таком жутком облачении переступит порог его элегантной квартиры. Он не сомневался, что поразит избранное общество, гостей, одетых в роскошные наряды. Они просто сойдут с ума! Но Хендерсону было абсолютно все равно, как отреагируют высококультурные знакомые Линдстрома, самозваные великие писатели и прочие творческие деятели, дамы, единственным украшением которых были тонны бриллиантов, которые они навесили на себя. Почему бы не поддержать дух праздника, не сделаться монстром?
Хендерсон постоял в темноте, ожидая, когда кто-нибудь включит свет и подойдет к прилавку. Но все оставалось по-прежнему. Не вытерпев, он громко постучал по прилавку.
— Есть кто-нибудь? Отзовитесь!
И вдруг в кромешной темноте и тишине раздался довольно неприятный звук, похожий на гулкое эхо шагов где-то внизу. Хендерсон невольно отшатнулся. Непроницаемо-черная тень поднялась от пола и медленно выпрямилась перед ним!
Господи, наверное, кто-то вышел из подвала, вот и все. Теперь Хендерсон разглядел, что за прилавком стоит человек с зажженной лампой в руке. Он щурился и беспрерывно мигал.
Его блеклое лицо сморщилось в улыбке.
— Простите, сэр, я заснул, — негромким голосом произнес человек. — Что вам угодно?
— Я хотел бы приобрести маскарадный костюм для вечеринки.
— Пожалуйста. Что вас интересует?
В голосе чувствовалась терпеливость и угодливость. Освещенное свечой желтое лицо ничего не выражало, глаза продолжали мигать.
— Я бы хотел какой-нибудь необычный костюм. Мне пришла мысль: не нарядиться ли на День Всех Святых чудовищем. Что вы могли бы мне предложить?
— Могу показать вам маски.
— Нет, мне хотелось бы одеяние оборотня или что-нибудь в таком роде. Что-то натуральное.
— Ах, натуральное. Понимаю.
— Да, да. — Почему старая развалина так подчеркнула это слово?
— Думаю, что я смогу подыскать для вас такое облачение, сэр, — Глаза опять мигнули, а узкий рот сжался в улыбку. — Вещь как раз для Хеллоуина.
— Что же именно?
— Вам не хотелось бы стать Вампиром?
— Вроде Дракулы?
— Гм… да, вроде Дракулы.