Чувствовалось, что девушке было не по себе.
— Тэд, может, стоит, — прошептала она.
— Ерунда, дорогая, — ведь это всего лишь шутка…
— Шутка шуткой, но я боюсь лезть в гроб.
— Брось, ящик и есть ящик, да и пробудешь ты в нем лишь пару минут, пока не придет Чарли. Мы уложим тебя в новенький — один из тех, которые Экинс держит в ритуальном зале как образцы. Когда Чарли придет, ты пару раз застони или покашляй, а потом открывай крышку, и все мы повеселимся.
— А вдруг ему станет плохо с сердцем или еще что-нибудь приключится?
— А, что с ним может приключиться? От страха он завопит и дай Бог ноги, дочешет аж до границы, добежит за пару минут…
Сюзанна улыбнулась.
— Тихо, — прошептал один из парней, следящих из-за угла дома за главным входом. — Все, ребята, Чарли ушел. А ну быстро. Пора.
Они быстренько побежали вперед, а когда Чарли скрылся за углом, все торопливо протиснулись в незапертую дверь конторы. Еще быстрее поменяли местами гробы и уложили Сюзанну. Через некоторое время вернулся Чарли, но компания уже была снаружи, у наблюдательного пункта за конторой.
— Подсадите меня, — попросил Тэд, — я буду комментировать!
Двое парней наклонились, он залез на их спины и заглянул через маленькое решетчатое окно в комнатушку Чарли.
— Он входит, — прокомментировал Тэд приятелям. — Сел на кровать и разувается.
Здесь комментарий прервался, так как даже снаружи был слышен донесшийся из гроба стон. Сидящий на кровати Чарли вздрогнул, как-то передернулся весь и как струна выпрямился. Снова раздался стон, Чарли не шевелился, только руки его, вцепившиеся в край кровати, побелели от напряжения. Тэд, наблюдавший все это держась одной рукой за оконную раму, другой судорожно зажимал рот, чтобы громко не рассмеяться. Все его тело дрожало от внутреннего смеха.
— Ну давай говори, что там? — спросил кто-то снизу.
— не могу, вот умора, погодите, — прохрипел он, сдерживая смех. — Гроб открывается. Сюзанна села. Ну ребята, она выглядит точь-в-точь как настоящая Дэйтон! Думаю, у Чарли уже полные штаны и…
Тэд умолк, увидев, что Чарли вдруг вскочил и бросился — но не к двери, как предполагали Тэд и его приятели, а прямо к гробу. Сидящая Сюзанна удивилась еще больше, и Тэду это было хорошо видно. Она даже не стала сопротивляться, когда подскочивший как пружина Чарли толкнул ее обратно в гроб и быстро закрыл крышку.
— Ну что там, Тэд? — прошипели снизу.
— Не пойму, — изумленно произнес Тэд. — Он почему-то закрыл ее в гробу. А сейчас зачем-то полез под кровать. Похоже на… Господи! Боже это невозможно… нет, нет! — в голосе Тэда послышался ужас, он уже не шептал, а кричал.
Снизу донесся смех, один из державших Тэда парней вдруг упал, и Тэд полетел на землю. Пока приятели смеясь вставали с земли и приходили в себя, из комнаты Чарли вдруг раздался жуткий крик, все застыли на месте. Это был мучительный предсмертный женский крик.
Тэд, с трудом поднявшись на ноги, бросился к входу в похоронное бюро, бежавшие за ним друзья увидели, как он яростно бросается на тяжелую входную дверь, стараясь во что бы то ни стало открыть ее. Увидев, что его попытки тщетны, один из парней схватил стоявший рядом с витриной стул и, размахнувшись, ударил по двери. Наконец она распахнулась, и Тэд оказался внутри первым. Вопли в комнате становились все более пронзительными. Казалось, они достигли апогея. Внезапно смолкли.
Увидев происходящее, Тэд тихо застонал. Плетеный из прутьев гроб, обтянутый шелком декоративный гроб для витрины все еще стоял на деревянных козлах в комнате Чарли, куда его поставили всего несколько минут назад. Чарли стоял над гробом с молотком в руках. Из гроба послышался слабый не то вскрик, не то всхлип, и длинный деревянный кол, вбитый сквозь плетеную крышку, шевельнулся. Проткнутая насквозь Сюзанна содрогнулась в последних конвульсиях, и кровь закапала на пол.
Тэд потерял человеческий облик, он катался по полу, кричал, стонал, плакал…
Через некоторое время, когда Тэда и Чарли увезли, все были единодушны в одном — виноват Тэд. Все… кроме мистера Экинса. Молча он целую неделю пил, в тысячный раз укоряя себя в том, что чертовски глупо было с его стороны рассказывать Чарли о самом верном способе убить Вампира, забив ему в сердце кол…
И. В. Феоктистовой
Алексей Константинович Толстой
Упырь
Бал был очень многолюден. После шумного вальса Руневский отвел свою даму на ее место и стал прохаживаться по комнатам, посматривая на различные группы гостей. Ему бросился в глаза человек, по-видимому, еще молодой, но бледный и почти совершенно седой. Он стоял, прислонясь к камину, и с таким вниманием смотрел в один угол залы, что не заметил, как пола его фрака дотронулась до огня и начала куриться. Руневский, возбужденный странным видом незнакомца, воспользовался этим случаем, чтоб завести с ним разговор.
— Вы, верно, кого-нибудь ищите, — сказал он, — а между тем ваше платье скоро начнет гореть.
Незнакомец оглянулся, отошел от камина и, пристально посмотрев на Руневского, отвечал:
— Нет, я никого не ищу; мне только странно, что на сегодняшнем бале я вижу упырей!
— Упырей? — повторил Руневский, — как упырей?
— Упырей, — отвечал очень хладнокровно незнакомец. — Вы их, Бог знает почему, называете вампирами, но я могу вас уверить, что им настоящее русское название: упырь; а так как они происхождения чисто славянского, хотя встречаются во всей Европе и даже в Азии, то и неосновательно придерживаться имени, исковерканного венгерскими монахами, которые вздумали было все переворачивать на латинский лад и из упыря сделали вампира. Вампир, вампир! — повторил он с презрением, — это все равно, что если бы мы, русские, говорили вместо привидения — фантомили ревенант!
— Но однако, — спросил Руневский, — каким бы образом попали сюда вампиры или упыри?
Вместо ответа незнакомец протянул руку и указал на пожилую даму, которая разговаривала с другою дамою и приветливо поглядывала на молодую девушку, сидевшую возле нее. Разговор, очевидно, касался до девушки, ибо она время от времени улыбалась и слегка краснела.
— Знаете ли вы эту старуху? — спросил он Руневского.
— Это бригадирша Сугробина, — отвечал тот. — Я ее лично не знаю, но мне говорили, что она очень богата и что у нее недалеко от Москвы есть прекрасная дача совсем не в бригадирском вкусе.
— Да, она точно была Сугробина несколько лет тому назад, но теперь она не что иное, как самый гнусный упырь, который только ждет случая, чтобы насытиться человеческою кровью. Смотрите, как она глядит на эту бедную девушку; это ее родная внучка. Послушайте, что говорит старуха: она ее расхваливает и уговаривает приехать недели на две к ней на дачу, на ту самую дачу, про которую вы говорите; но я вас уверяю, что не пройдет трех дней, как бедняжка умрет. Доктора скажут, что это горячка или воспаление в легких; но вы им не верьте!
Руневский слушал и не верил ушам своим.
— Вы сомневаетесь? — продолжал тот. — Никто, однако, лучше меня не может доказать, что Сугробина упырь, ибо я был на ее похоронах. Если бы меня тогда послушались, то ей бы вбили осиновый кол между плеч для предосторожности; ну, да что прикажете? Наследники были в отсутствии, а чужим какое дело?
В эту минуту подошел к старухе какой-то оригинал в коричневом фраке, в парике, с большим Владимирским крестом на шее и с знаком отличия за сорок пять лет беспорочной службы. Он держал обеими руками золотую табакерку и еще издали протягивал ее бригадирше.
— И это упырь? — спросил Руневский.
— Без сомнения, — отвечал незнакомец. — Это статский советник Теляев; он большой приятель Сугробиной и умер двумя неделями прежде ее.
Приблизившись к бригадирше, Теляев улыбнулся и шаркнул ногой. Старуха также улыбнулась и опустила пальцы в табакерку статского советника.