Другое дело мужчины. Тайга не то чтобы сломила их, однако, согнула и помяла изрядно, все они в первые месяцы как-то ушли в бороды и усы. От Петра Михайловича остались одни очки под кожаной фуражкой. Зарос и обомшел Юрий Александрович. Глаза ввалились, глубокие складки избороздили лоб. «Вот, Петр Михайлович, что сделала со мной тайга за восемь лет. Таким ли вы знали меня на Алдане?» Эту надпись Билибин сделал на маленькой фотографии, подаренной Шумилову в Джугджуре в 1944 году. В смутные минуты Юрий Александрович выглядел совсем стариком, но стоило ему рассмеяться от души, и он снова молодел весь. Удивительный лоб у него — высоченный, словно был загадан для двух, а достался одному.
Стойко выдерживали «городской фасон» лишь двое — Вольдемар Петрович Бертин, всегда чисто выбритый и веселый, да Иван Максимович Алехин, таежный бродяга, худощавый и добродушный, как и все силачи.
Впрочем, притерпевшись к таежной доле, «отходили» и другие, — строились, возрождали в своем жилье городскую культуру. Как-то совсем незаметно на Джугджуре образовался свой оркестр — два баяна, три гитары, две балалайки, скрипка, виолончель и свирель. На сыгровку приходили, как в театр — бритые, причесанные, одетые лучше. У мужчин появились белоснежные сорочки, модные галстуки и кашне, начищенные ваксой хромовые сапоги блестели. Эти, казалось бы, малозначащие детали говорили о многом. И прежде всего о том, что самое трудное осталось позади, отступления не будет, что и геологам в тайге можно работать не один летний сезон, а годы.
В. П. Бертин и П. М. Шумилов с нетерпением поджидали А. П. Серебровского и геолога В. В. Селиванова. Прошли уже третьи сутки, как они верхом на лошадях выехали на Джугджур, а их все нет и нет. Уж не сбились ли где с пути? Серебровский прибаливает, как-то он перенесет эту чертову дорогу, трудную даже для таежника с медвежьим здоровьем. А может, голодают где? Взяли ли они с собой что, кроме сухарей и чайника? Одолеют ли кряжи, поросшие двойной щетиной тайги, не оступятся ли их кони, не сломят себе ноги в сырой, заболоченной земле, огибая валежники и валуны, переходя вброд бесчисленные лесные речки, ручьи и потоки?
Тревога так навалилась на Вольдемара Петровича, что он, посоветовавшись с Юрием Александровичем а Петром Михайловичем, решил выехать навстречу гостям. Его успокаивало одно — Виктор Васильевич Селиванов не раз бродил по этим тропам, но ведь и на старуху бывает проруха. Татьяна Лукьяновна напекла хлеба, нажарила и наварила мяса, положила в сумку мужа и другую снедь. Уж больно по душе пришелся ей Александр Павлович Серебровский, такой ученый, все знает и его все знают, говорят, сам Сталин сколько раз советовался с ним.
Юрий Александрович повеселел в ожидании хорошей встречи, а Петр Михайлович беспокойно стал потирать ладонью побелевшие от волнения щеки, обросшие густой бородой.
Вольдемар Петрович выехал навстречу Серебровскому под вечер. В лучах закатного солнца пламенел багульник, тихо покачивались таежные цветы. Птичье царство отходило ко сну, и лишь одна кедровка, как верная собачонка, всю дорогу сопровождала Бертина, разговаривая с ним на своем беспокойном лесном языке. Любопытно, что же заставило Александра Павловича тронуться на Джугджур? Неужели его сообщение о том, что на Аллах-Юне обязательно должно быть доброе золотишко?
Уже зашло солнце, когда со стороны веселого ручья на Вольдемара Петровича потянуло дымком. Пожар в тайге? Ну, нет, тогда бы треск стоял кругом и горячий ветер медведем ломился через тайгу.
Значит, костер. Кто же это мог заночевать здесь, когда до базы Джугджура оставалось самое большее четыре часа пути. Вольдемар Петрович слез с коня и, привязав его к березке, неслышно двинулся на огонек. Над костром висел чайник. Виктор Васильевич беззлобно ругался:
— Черт его знает, этого Бертина, хотя бы знаки какие поставил на тропе, так и сбиться в сторону недолго…
— Зря вы, батенька мой, чертыхаетесь. До того ли Вольдемару Петровичу в этом Берендеевом царстве. А вот вам не мешало бы провести к нему не только порядочную тропу, а и дорогу и телефон, — послышался в ответ спокойный и рассудительный голос Серебровского.
«Батенька мой» — любимые словечки Селиванова. В другое время и в ином месте Виктор Васильевич уловил бы в голосе Александра Павловича тонкую иронию. На этот же раз Селиванов, настроенный на мирный лад, пропустил мимо ушей слова своего начальника и, греясь у костра, блаженно выговаривал:
— А хорошо в тайге… Заметили ли вы, какие тут свои яркие цветы? Какая-то своя, непохожая на другие, красота. Представляю, что будет в этих краях лет этак через 40—50. Ищем золото, а натыкаемся почти на всю Менделеевскую таблицу. Около Укулукана, почти на самой Лене, выходы нефти. Уголь на поверхности, хоть руками бери. Медь, железо. От Ангары к Лене железная дорога протянется. Ангарские гидроэлектростанции заработают. В прошлом году мы перегнали Америку по добыче золота. А то ли еще будет, когда по-настоящему возьмемся за освоение богатств Якутии, Восточной Сибири, Забайкалья, Дальнего Востока!