Кажется, своеобразная логика якута дошла до офицера. А возможно, как и все колчаковцы, он тоже решил заигрывать с якутской знатью, или в нем заговорила жадность? Не с пустыми же руками приехал этот разбитной охотник? Офицер угостил якута спиртом, велел поднести и Бертину. Как во сне, Бертин отодвинул чашку, он вообще не пил. В голове, трещавшей от боли, гвоздем сверлила мысль — в Хабаровске теперь все продается — и жизнь, и смерть. Неужели якут Иванов пришел торговаться, выкупать его и товарищей? Кто же подослал его на такое дело?
— Ты, папаша, что привез? — Все более пьянел и добрел офицер.
— Шкурка привез… Белка, соболь. Порох, дробь, чай давай — соболь получай.
— А золото не привез?
— Тьфу, золото! Золото э-э… — охотник покрутил пальцем у виска, оно, мол, разум людям мутит, человека волком делает.
— А ты кого хотел бы забрать из вагона, фамилии знаешь? И что я буду иметь за это?
Бертин вздрогнул. Неужели якут назовет фамилии и выдаст всех.
— Твоя лучше знай. Кого в Охотске взял? Всех отдай. Гумага давай — Володька тебе золото, ты — спирт, порох, дробь давай. Богатый будешь! Долго жить будешь!
Офицер грязно выругался и расхохотался.
— Святая наивность! Долго жить буду… Ты мне сейчас золото давай! Четыре фунта золота можешь достать? В бутылке принеси, вместо водки…
— Начальник, бери соболь… Жена, девка шибко любить будут. А золото — тьфу!
— Четыре фунта золота — не меньше…
— Ол рай… Гут мэн — якут заторопился уходить. — Моя пошел. Золото? Тьфу… Володька — гут мэн! Четыре фунт… Ол рай! Моя собирай золото! — Вернулся. — Зачем бил Володька? Как он ходи, искай золото? Больной Володька — три фунта золота… Ол рай, Володька — четыре фунта золота.
Охотник и офицер ударили по рукам. За бутылку спирта якут оставил шкурку соболя.
«Теперь в Хабаровске все продается — и жизнь, и смерть. Однако, где якут достанет столько золота?.. И успеет ли? Ах, какой молодец… Какой умница… Гут мэн… Ол рай… А может, все это во сне!».
Наставник из вагона смертников
В 1923 году Бертины жили на Незаметном в такой же зимовке, грубо и крепко сколоченной из неотесанных бревен, как и Сергей Раковский. Нары в три яруса, вместо окон бязь или бумага. Лишь пол да столы на чурках — тесаные. Зимой барак отапливали железной печкой, которую на Алдане почему-то называли камбузом.
Когда к Вольдемару Петровичу кто-нибудь приходил, то жена его, Татьяна Лукьяновна, покидала барак, так в нем было тесно. Как и все, Сергей называл ее «мамкой» за то, что она кормила пятнадцать здоровенных проголодавшихся на работе старателей и, как и другие жены, мыла полы у холостяков, стирала на них и шила. Татьяна великолепно стреляла из винтовки. Днем она готовила на всех, а ночью, пока муж тревожно спал, караулила семь пудов казенного золота и два пуда драгоценного металла, намытого старателями и еще не сданного государству. Все это несметное богатство день ото дня росло и хранилось у нее в обычном деревенском сундуке.
По вечерам люди собирались у костра, пели «Ревела буря, дождь шумел», «Во солдаты меня мать провожала», «По Дону гуляет казак молодой». «Смело, товарищи, в ногу!», плясали под гармошку или до позднего часа рассказывали о прожитом, мечтали от том, какая будет жизнь при коммунизме.
Сергей знал многие песни, охотно подпевал. Но были и такие, которые он выучил на Незаметном.
Татьяна почему-то особенно любила эту задорную песню. Может быть, потому, что в ней так просто и понятно отразился дух деревни, ее настроение, ее колебания, сама жизнь. Она тоже подпевала. И лобастый Юра Билибин, прибывший на Алдан в 1926 году, подпевал, хотя голос его не всегда попадал в лад со всеми.
Старатели — бывалые партизаны, чекисты, как-то сразу приняли Сергея в свою среду за его открытый, общительный характер и неутомимость в походах, за то, что он балакал по-якутски и умел ладить с местными жителями. И наконец, за то, что был самым грамотным в артели и не кичился этим. В Иркутске Раковский учился на факультете права и хозяйства восточного отделения внешних сношении и в институте золота и платины. Ушел со второго курса, так как жить было не на что.
Для Вольдемара Петровича Сергей был находкой. Он разбирался в горных породах, умел грамотно вести шурфы и заносить на карту. Всю эту работу и взвалили на него.
В. П. Бертин.
Зря так убивалась и плакалась тетя Лена. Да, волны бурных событии выплеснули его далеко за Кяхту, в непроходимые и необжитые пади Алдана, к суровым людям, но именно здесь он встретил настоящих друзей и «причалил к золотым берегам своего счастья», как писал он тете Лене.