— Она богата? — на ухо спрашивали Сергея.
— Да как сказать… В одном ее сундуке я сам видел девять пудов золота…
— Девять пудов золота! Где же ты разбудил такую спящую красавицу, познакомь нас со своей царевной, — умоляли друзья.
Таня, обняв его за плечи, все кружится и кружится. Ее круглое милое лицо зарделось румянцем, ее большие глаза сияют.
Сергей очнулся, пришел в себя от чужого постороннего непривычного звука. В стороне что-то треснуло. Он схватил головешку и бросил на звук. Медведь, собака или волк метнулся в сторону? Или показалось?
А нехорошо так думать и все думать о Тане. Она чужая жена. Неужели влюбился? Какой ужас, если это заметят другие. Как распотрошат его тогда Юрий Александрович Билибин и Петр Михайлович Шумилов. Впрочем, и Билибин по-своему любил Татьяну Лукьяновну. Каким обмякшим голосом Юрий Александрович выговаривал Сергею:
— Это хорошо, что она именно так просто, как о нечто совсем обыденном рассказала нам о своей одиссее. Для нас с вами, выходцев из другой среды, такие рассказы — сущий бальзам, самое здоровое лекарство. Вы заметили, как Вольдемар Петрович и Татьяна Лукьяновна повествуют о своих скитаниях и муках, естественно, без всякой рисовки? А наш брат, интеллигент, непременно расписал бы истязания в вагоне смертников в Голгофу, а каждый переход с такой ношей от горного ручья до перевала — как мучительный путь через тернии, как страдания расхлябанной, свихнувшейся души, ищущей стезю спасения в рай небесный. Два пуда за плечами, на руках ребенок и еще сумка, почти с пуд. И сотни верст пешком, по тайге… М-да, хорошую жену подарила судьба этому великому бродяге.
И в самом деле, что значили его, Сергея, мытарства, когда он, такой здоровый парень, один, налегке, ничем не обремененный, одолевал 650 таежных верст от железнодорожной станции Большой Невер до Алдана, по сравнению с тем, что претерпели Татьяна Лукьяновна и Вольдемар Петрович?
Однажды до Сергея долетел странный жалобный крик, полный отчаяния и беспомощности, словно совсем близко от него волки настигали ребенка. Раковский бросил бутару и выбежал на тот крик. Из тайги, прямо на Татьяну Лукьяновну, задыхаясь, бежал парень в шубе, бледный, в глазах смертельный ужас. «Мамка» пекла хлеб в печи, установленной на улице. Сильной рукой она остановила парня, усадила на чурак и, не спрашивая ни о чем, подала ему ломоть хлеба и кружку воды. Проглатывая и хлеб, и воду, беглец не переставал озираться на тайгу. Сергей подошел ближе и, как и Таня, все понял… Кожа обтянула скулы парня, руки и ноги его дрожали. Полы шубы были срезаны почти по пояс. Они были съедены. Раковский поразился тому, с каким чисто материнским тактом «мамка» выспрашивала:
— Они бежали за тобой?
— Ыгы…
— Бросили жребий, и ты…
— Ыгы…
— Как же ты убежал от них?
— Я закричал и вырвался… У них нет сил, чтобы…
Их, ошалелых и одичавших, сбил с ног старатель Степан Дураков, привел в себя и доставил к костру. Молча накормили и уложили спать. Все они после стали хорошими старателями и уважительно звали Татьяну Лукьяновну «мамкой».
Демка, черный сеттер Степана, рычал на новичков. Обнюхав парня, он задрал морду и издал протяжный, тоскливый, волчий вой. Дураков подозвал собаку, потрепал за уши и уложил рядом с собой. Закурил трубку.
А над головой хороводили звезды. Небо было такое, что смотришь и не насмотришься на него.
— Что там? — неожиданно спросил Степан.
— Якуты говорят — девятое небо, где пасутся стада оленей. Ягель. Ручьи. Солнце. И ни одного комара… — ответил Сергей.
— А на самом деле?
— Возможно, такие же планеты, как и наша земля. И кто-нибудь, как и мы с тобой, в эти минуты смотрит на нас и спрашивает, а что там, — на нашей звезде, живет кто-нибудь и как живет?
— Татьяна Лукьяновна не очень испугалась?
— Совсем не испугалась…
А ты смог бы?
Зимой Вольдемар Петрович ходил в красной шубе, с обвисшими полами спереди. Городские остряки над таким фасоном распотешились бы вволю. А в тайге все, что хорошо согревало, считалось и самым добротным, и вполне модным. Длинными полами можно было накрыть ноги. Они болели у Бертина. Он «весь болел», скрывая это от других. В ногах участились спазмы, что угрожало образованием тромб. Вольдемар Петрович прихрамывал. Временами у него прыгала температура. Голубые глаза, покрытые густой красной сеткой, блестели лихорадочно. Иногда по утрам Татьяна Лукьяновна выходила с синяками на запястьях рук. Сергей догадывался: это муж, вцепившись в ее руки, снова кричал во сне и она всю ночь не спала.