И что удивительнее всего — суровая обстановка не только не убивала в геологах юмора, а даже совсем наоборот, она давала ему самый широкий простор. Казалось, таежные бродяги со своим редкостным острословием задались целью навсегда сохранить тот дух искрометного веселья, который так непринужденно умел создавать Ю. А. Билибин.
Походные вирши ходили по рукам выписках без претензии на гонорар и благосклонное внимание критики. Я прочел многие из этих стихов и поэм, особенно про индигирцев, в дружной семье которых девять лет пробыл Сергей Дмитриевич. В этой поэзии со всей непосредственностью отразились и настроения, и сама душа геологов.
Индигирцы — есть такое племя,
Племя это нечто вроде клана,
Говорят, такое было время,
Что им даже не спускали плана!
К индигирцам раньше добирались
На оленях или самолетах.
И немало смельчаков терялось,
Гибнуло на бродах и болотах.
Индигирца отличить не трудно,
Даже из ведущих инженеров.
Шьют они себе одежду чудно,
Шапки сверхъестественных размеров.
Индигирцы любят поклоняться
Идолу лесного бога Пана,
Но сильнее всех чертей боятся
Спущенного им из главка плана.
Это пролог. Первая же глава более деловита, что вполне отвечало характеру героя.
Раковский, сидя и кабинете,
Писал размашисто на смете:
«Пересмотреть. Ошибки есть.
Потом Шаталову прочесть…»
Но в двери кабинета вдруг
Раздался дважды резкий стук:
— Пакет примите…
— Что так рано?
— Да молния из Магадана!
Возьмите, распишитесь тут…
— Вот черти, в семь часов найдут!
Раковский черта вспоминает.
Берет депешу и читает:
«Созвать на съезд решили мы
Геологов всей Колымы,
Где мы прослушать будем рады
И ваши мудрые доклады».
Тут у Раковского в глазах
Недоумение и страх:
«Всего осталось двадцать дней!
Созвать геологов скорей!»
И через сорок пять минут
Собрался весь райгрувский люд.
Когда ж был полон тесный зал,
Шаталов речь свою держал.
— Вы знаете обычай русский —
Не посрамим земли райгрувской!
Пускай же индигирский стяг
Увидит в Магадане всяк
И скажет: «Ай да пошехонцы.
Уж не они ль создали солнце?!»
Так просидим на стульях брюки
Для нестареющей науки!
И тут в толпе раздалась крики:
— Да здравствует наш край великий!
— Виват, Райгру, таежна зирка!
— Хай незаможна Индигирка!
…Над картой «прели» день и ночь,
Не отходя ни метра прочь.
Итак, к концу аврал подходит,
С доски за картой карта сходит,
Пестря веселыми тонами.
А за гаражными стенами
Не Стефенсонова «ракета» —
Стоит седьмое чудо света.
Как паралитик, весь дрожа,
Едва ползет от гаража,
Бросая в стороны огонь,
Распространяя чад и вонь,
Частями ржавыми скрипя,
Чихая, кашляя, сопя,
Урча с глухим остервененьем,
Как кратер перед изверженьем.
Дополз и стал у грувских стен
Ровесник мамонта — газген.
На пути машина рассыпалась. Геологи пересели в попутный грузовик. И вот, когда все уже окоченели и чуть живые выкарабкались из кузова, в Сусумане им вручают депешу:
«Отсрочить мы решили съезд,
Повремените ваш отъезд».
Ну тут, конечно, непременно
По Гоголю немая сцена.
Разумеется, были недовольные голоса, но верх взяли молодость, юмор и жизнеутверждающий сарказм. Поэма эта и была естественной реакцией на все перенесенные злоключения.
Геологи выпускали стихотворную сатирическую газету «Динозавр». Это было очень остроумное, живое художественное творчество жизнерадостных людей, прямых наследников традиций, заложенных Билибиным.
Сочиняя эпиграммы, таежные пииты придерживались золотого правила — горьким лечат, сладким калечат. Колымский эпос нравился Сергею Дмитриевичу. Он хранил не только фотокопии каждого номера «Динозавра», но и более ранний эпос геологических конференций и совещаний «Дальстроя», в свободные минуты любил перечитывать его, Многое знал наизусть.