Петр Михайлович Шумилов тоже собирал колымский эпос. Но мало кто из друзей знал другую его страсть — любовь к фольклору, к верованиям и сказаниям народов. Эту любовь еще в далеком детстве привил ему Степан Григорьевич Писахов, сказочник из северной Пинеги. Такой веселый балагур был — совсем как живой домовой. Густая копна седых волос на голове, густые седые брови, кудлатая борода, нос картошкой, большие добрые улыбчивые глаза. У пинежского сказочника и дед был сказителем.
В глухих заимках, на кладбищах с крестами XVIII века, в домах без крыш с скатными потолками, от русских старожилов Колымы Петр Михайлович не раз слышал древние сказания о железнозубых еретиках, о водяных и водяницах, о пужанках и упырях, о леших, обитавших в реках, в лесах и в горах. Здесь лебеди в осеннем небе перекликались человечьим голосом. Здесь леса и скалы жили земными греховными радостями. Во время весенних игрищ на колымском льду «лесовиха» провалилась в полынью и попала в объятия водяного. Однако лесной «хозяин» успел оторвать у своей подруги голову. Долго гудел и шумел разгневанный «хозяин» леса. В дикой ярости метнул он ту голову на Конзобой. Колыма от изумления остановилась, на дыбы поднялась, да и повернула вокруг той скалы на восток и сколько не рассматривает громадный камень на Конзобое — никак не поймет, то ли там кит окаменел, то ли там каменные женские косы полощутся в студеной воде.
А Столбовой остров у Коркодона за Сугой? Его родила гора Большое сердце от утеса Когалгиэ. Но в Большое сердце влюбился и другой утес Лягаен. Во время поединка соперников Лягаен в сердцах сбросил чужого ребенка в реку и он оборотился в высоченный столб, на котором юкагиры стали приносить жертвы своим угрюмым богам Севера.
Эти сказки седой старины, этот древний колымский эпос пленили Петра Михайловича, чего нельзя было сказать о его друзьях. Они были слишком молоды и к тому же умели «читать» книгу подлинной жизни земли. Они смотрели вперед и беззаветно верили в великую будущность Дальнего Севера.
Собравшись на вечеринку, поэты-геологи провозгласили тост, наполненный духом товарищества и сердечности:
Как-то совсем незаметно старость подкралась к Сергею Дмитриевичу. Сбылось предсказание геологов и таежных охотников о Раковском как лучшем ходоке Колымы: он действительно проходил до шестидесяти лет. А на работе горел по-прежнему. Сергей Дмитриевич звал молодых к себе, обещал организовать для них курсы сменных мастеров бурения и бурильщиков, приглашал на участки, где каждого ожидала увлекательная работа.
— Может быть и так, что придется какое-то время пожить и без удобств. Но разве это испугает вас, таких здоровых и красивых? В Берелехе, помню, я застал одно общежитие и домик строителя. А теперь посмотрите-ка что там, — десятки домов, клуб, школа, детсад, автобаза, профилакторий…
— Но вы, Сергей Дмитриевич, уже все открыли и нам ничего не оставили для подвига!
— Вы шутите, молодые друзья! — воскликнул Сергей Дмитриевич. — Когда в тысяча семьсот сорок пятом году Ерофей Марков, житель деревни Шаргаш, открыл на Урале первое Березовское коренное месторождение золота, никто не думал, что седой Урал будет выдавать золото более двухсот лет. Бодайбо дает золото с тысяча восемьсот сорок шестого года, Алдан — с тысяча девятьсот двадцать третьего. Я уверен, и наша золотая Колыма, наш далекий Север будет выдавать драгоценный металл сотни лет. И это золото предстоит искать вам, вам!..
Будьте неугомонными, пытливыми и смелее дерзайте! Полюбите Север, его природу, и вы увидите здесь такую красоту, какую не найдете нигде!
Пришло время прощаться
Итак, Раковского проводили на пенсию. Завтра утром ему не нужно спешить на работу, заботы о делах навсегда сняты с его плеч. Государство хорошо обеспечило Сергея Дмитриевича. Но легко сказать: не думать о работе. Всю жизнь думал, и вдруг — не думать! Одевшись потеплее, Сергей Дмитриевич вышел на морозный воздух и не спеша выправился к дому. Подул ветер… Холодный воздух зашуршал — значит, мороз за пятьдесят. Над белым снегом, скрипевшим под ногами, играли сполохи северного сияния. Казалось, обледенелая земля бредила весенними красками тундры, и небо щедро отражало эти грезы. Сполохи, живые, яркие, то потухали, бесконечно далекие, то совсем низко опускались над землей, исследованию которой Раковский, не задумываясь, отдал всю свою жизнь.