Добрался я до поселка с ледяным ошейником за воротом и ледяными манжетами в рукавах. Также «благополучно» и почти в одно время добрался и Гуль. Наутро часть кожи с лица осталась на подушке.
В настоящее время наш «карьер» аккуратно выдает «на-гора» превосходный уголь. На верхней площадке мешки с горящим камнем укладываются штабелями на сырых коровьих шкурах, связанных ремнями в виде длинного «ковра». Затем все это тщательно увязывается у края снежного «бремсберга» и «колбаса из шкур», начиненная мешками с углем, скатывается по снежному желобу вниз метров на триста и далее почти километр катится по тундре в направлении поселка. Там мешки с углем укладывают в сани, доставляют к месту складирования. Однажды такой «поезд» из сотни мешков почему-то на полпути свернул в сторону, подпрыгнул в воздухе и, ударившись о скалу, оставил после себя черное облако из угольной пыли и обрывков шкур.
Скверно. Придется прекратить горнопроходческие работы — шнур бикфорда на исходе и поступлений в ближайшее время не предвидится (шнура нет и в Дудинке).
2 марта 1933 года. Сижу у своей приемно-передаточной радиостанции, вытянувшейся под потолком вдоль окна. Со мной в комнате вместо электрика Калугина живет Бурмакин — новый ответственный за бурение. С Клемантовичем по этому поводу только что говорили по радио-телефону. «Барак ударника» хотя и с трудом, но построили, как и «радиостанцию» Норильска второго мощностью в два ватта!
Вечерами принимаю «Коминтерн» и транслирую передачи в оба барака. Мне приказано перекочевать в Норильск первый. Кончился шнур бикфорда. Попытки организовать самодельное электропаление должным успехом не увенчалось. А жаль! Столько затрачено сил и времени.
Однажды вечером на Втором, спускаясь с Остапчуком из верхней штольни, в белесой мгле мы взяли несколько левее обычного и, «проткнувшись» через гигантский снежный карниз, совершили стометровый полет без парашюта. К счастью, приземлились на крутой снежный откос. Сила удара, хотя и скользящего, все же была достаточной для того, чтоб лопнул ремень, отлетели пуговицы, а вся одежда оказалась начиненной снегом. Осмотрев на другой день место нашего «полета», я пришел к заключению, что повторить его добровольно не смогу ни за какие блага.
8 июля. Норильск первый. 26 июня медики вырезали у меня аппендицит. Сейчас я человек с дыркой на животе. Нахожусь под наблюдением фельдшера, т. к. хирург и операционная сестра улетели, уволившись. Держится повышенная температура. Оленьи жилы, которыми зашивали разрез, что-то не прижились.
Петр Михайлович засиживается за камеральной обработкой и подсчетами запасов. А. Е. Воронцов готовится к докладу у Сталина или Орджоникидзе. Судьба Норильска неясна. Нет, по-видимому, и средств на дальнейшее продолжение работ. Люди потихоньку увольняются. Весна была поздней. Появилось много больных цингой.
П. М. Шумилов заканчивает геологическую съемку на втором Норильске. По его словам, «геология меняется». Предшественниками съемкой охвачены слишком ничтожные участки, чтобы дать общую оценку месторождению. Петр Михайлович любит точность и никогда не откладывает дело «на завтра», работает быстро и четко. И при всех этих качествах, не противник спиртного и повеселиться не прочь.
Идет дождь вперемешку со снегом. Появляется первая зелень. Туман.
Владимиров ругает меня «собачьим сыном» и рекомендует «в другой раз не подставлять брюхо всякому любителю резать». Больной я в общем-то ходячий и сегодня отправляюсь принимать прибывающий на склад шнур бикфорда, хотя горняки почти все рассчитались.
Работал на геологической документации, помогая подсчитывать запасы, путешествовал с рекогносцировкой Пясино — Волочанка. Ездил с заказами для буровиков в Дудинку.
Поездка на Абагалак была очень интересной. На обратном пути я «аршинил» с семьей долган. Сам я был, конечно, лишь попутным пассажиром и не смог бы поймать оленя маутом или устроить загон с помощью собак, у которых в обычное время одна лапа искусно заткнута за ошейник, чтобы зря не гоняли оленей. Недели две обходился без соли, т. к. долгане ее не употребляют совсем.