Нас позвали. Вошли. В большом кабинете стоял большой стол. Налево, за круглым столиком, удобно расположился Серго Орджоникидзе. Как мне показалось, на меня испытующе посматривали М. И. Калинин, К. Е. Ворошилов и другие члены Политбюро.
Сталин, в мягких кавказских хромовых сапогах и сером кителе, неторопливо и бесшумно прохаживался вдоль стола. При нашем появлении он улыбнулся в усы и гостеприимно предложил сесть.
— Кто же начнет, Отто Юльевич? — сверкнул глазами Иосиф Виссарионович в сторону Шмидта.
— Я думаю, пусть лучше начнет геолог Александр Емельянович Воронцов. Он только что с Таймыра, ему и карты в руки, — боднул бородой О. Ю. Шмидт.
Сталин ободряюще посмотрел на меня, и я совсем успокоился. Коротко изложил суть дела. Цифровые выкладки о никеле, меди, платине. После меня выступили С. Орджоникидзе, О. Ю. Шмидт и другие. Не помню, кто задал вопрос:
— А как там с климатическими условиями?
Пришлось отнять у членов Политбюро еще минут десять. Хотелось немного смягчить все, но раздумал. Опять вспомнил: там же, в Курейке, в ссылке, находился И. В. Сталин. Чего уж тут играть в прятки!
И опять все говорили. Я понял: вопрос о строительстве Норильского металлургического комбината в сущности уже решен. Речь шла лишь о сроках и о том, кому же по плечу такая задача? О. Ю. Шмидт не совсем уверенно заявил, что «Главсевморпуть» имеет опыт строительства в Заполярье. Сталин наклонился к Орджоникидзе, и я разглядел седину в его волосах и обозначавшуюся лысину на макушке. Иосиф Виссарионович внимательно выслушал все мнения, все доводы за и против и, продолжая шагать вдоль стола, заговорил о Таймыре, так, словно сам только что возвратился оттуда. Он поддержал предложение Серго Орджоникидзе приступить к созданию Норильского металлургического комбината, не согласился с Пятаковым в отношении сроков его строительства и, учитывая исключительные трудности Заполярья, отодвинул их на год. Дело же это рекомендовал передать не Отто Юльевичу Шмидту, у него своих забот полон рот, а строительным организациям Министерства внутренних дел. Было принято решение правительства о строительстве в Норильске никелевого комбината. На подготовительный период главным инженером ударной стройки назначили меня, а начальником — энергичного и волевого работника МВД В. З. Матвеева. Петр Михайлович Шумилов в это время уже бродил где-то в якутской тайге, разведывая новые золотоносные площади…
Снова вместе
Петр Михайлович осадил коня, свернул с тропинки и опустил поводья. В сыром болотном воздухе зудели комары. Мимо по еле приметной стежке брели старатели, кто в чем, худые и обросшие. А разговор веселый, ядреный, с прибаутками.
— Косьтяньтин-то Семенов, слышь ты, сто тыщ просадил, а как, и не помнит, пьяная головушка. Очухался на мусорной куче и срамоту прикрыть нечем. Во как обобрали… — В хрипловатом голосе больше зависти и сочувствия, чем осуждения.
— Им, бабам, только попадись. Околупают, как пасхальное яичко. Это они умеют.
— Нашего брата во хмелю охмулять, так это же проще, чем козу подоить. Слюни распустит, раззява, словно век бабы не видал, тьфу ты, зараза! А вот как Алехин обмишулился, Иван Максимович, в разум не возьму. Удалой такой, Еруслан таежный, в первую войну с немцами, говорят, сам из своей головы вытащил застрявший осколок, а ведь вот, поди ж ты, и его одна охмуляла. Разодел он ее — картинка! В теплом море искупал и денег на дорогу оставил. Мол, соберешься, и ко мне, лапушка, в таежную берлогу. А она возьми и крутни хвостом, подарки, денежки приняла, а выскочила за другого. С приданым! Я б таких баб вешал на первой осине…
— Нет тут осины… И баб нет… Потому мужики и чумеют, как дорвутся до жилухи…
Тот, что ругал баб, — в болотных сапогах, в дорогом костюме, измятом и грязном, и широкополой войлочной шляпе. Высокий, плечистый, рябой. Взгляд из-под густых бровей суров, борода разбойничья. Петр Михайлович приметил его еще на Алдане — в работе зол и горяч и вообще мужик хозяйственный. Погулять тоже не промах, однако, разума не терял. Его собеседник — в картузе и опорках, юркий двужильный мужичонка-балагур.
— Куда путь держите? — обратился Петр Михайлович к картузу.
— К Беркину… — ответил тот и лукавым взглядом уставился Шумилову в очки и бороду.
Петр Михайлович догадался, — это они так В. П. Бертина зовут.
— А что вам дался Беркин? Идите к Анисиму, во-он его сопка…
Старатели враз остановились, покосились на синевшую за болотом сопку, а затем непристойным взглядом окинули Петра Михайловича с ног до головы, как человека совершенно никчемного, и вдруг загалдели.