Пойманные, подняв руки, опасливо озирались, точно боялись, что их кто-нибудь ткнет штыком.
— Кто такие?
— Ведите нас в Главный штаб. Здесь ничего не скажем.
Отобрав у арестованных пистолеты, моряки содрали с них церковные одеяния, скрутили руки за спины и связали найденными здесь же шнурами.
— Выводи на улицу, — сказал бородатый боцманмат. Ткнув пальцем в Васю Кокорева, он добавил: — Тебя назначаю старшим конвоя.
Путиловцы вывели арестованных на площадь. Нарвская колонна демонстрантов уже прошла далеко вперед. Ее хвост виднелся у Апраксина рынка. Неожиданно и там, впереди, открылась стрельба.
— Опять по колонне бьют, — определил боцманмат. — Конвойным остаться, остальным за мной! — крикнул он и побежал в сторону Невского.
За ним устремились все матросы. И Дементий побежал за братом. С арестованными остались Василий Кокорев, Ваня Лютиков и рыжеволосый Шурыгин.
— Что будем делать? Отпустим, что ли? — спросил Шурыгин, желавший скорей отделаться от пленников.
— Н-нет, отпускать нельзя, — возразил Лютиков. — Лучше отведем в церковь и з-запрем.
— Их оттуда выпустят, — сказал Кокорев. — А таких сволочей расстреливать надо. Где здесь милиция? — спросил он у дворника, вышедшего из ворот.
Тот объяснил, как пройти к ближайшему отделению милиции.
Путиловцы, подталкивая пленников прикладами, погнали их за торговые ряды.
Начальник отделения милиции — высокий краснолицый детина, похожий на мясника, — не пожелал принимать арестованных.
— Не имеем права забирать военных, отведите их в комендатуру.
— Как не имеете права, когда они в людей стреляли? Вы обязаны задержать и протокол составить, — настаивал Кокорев.
— Ничего я не обязан.
Видя, что с этим тупым человеком спорить бесполезно, путиловец потребовал:
— Тогда вызовите конвойных из военной комендатуры.
— Вот это можно, — согласился начальник отделения милиции и пошел звонить по телефону в соседнюю комнату. Оттуда слышно было, как он крутил ручку аппарата и кричал: «Алле… Алле».
Неожиданно с улицы вошли церковный сторож и с ним долговязый человек в плаще-накидке и таких же офицерских сапогах, какие были на арестованных.
«Мокруха, — узнав его, удивился Кокорев. — Не связан ли он с этими типами?»
Аверкин, беглым взглядом окинув путиловцев и их пленников, без всякого стука открыл дверь в кабинет начальника милиции, пропустил в нее сторожа и прошел сам.
«Надо бы и его задержать», — решил Кокорев. Он поднялся и, велев товарищам зорче следить за арестованными, приоткрыл дверь в кабинет.
Увидев его, начальник отделения рявкнул:
— Нельзя. , закрыть!
Но Кокорев решительно шагнул в комнату.
— У меня важное заявление, — сказал он.
— Какое еще заявление?! — багровея, заорал милицейский и пошел навстречу, с явным намерением выставить Кокорева за дверь.
— Задержите этого типа, — потребовал Василий. — Он провокатор.
— Чего? — как бы не расслышав, переспросил начальник отделения. И вдруг, неожиданной подножкой и ударом в грудь, сбил Василия с ног.
— На помощь! — крикнул Кокорев товарищам, стараясь вырваться из сильных рук. Но на него набросились Аверкин и второй милиционер. Втроем они заткнули юноше рот, обезоружили его и связали.
Товарищи, видимо, не слышали крика Кокорева, потому что из общей комнаты никто не отозвался.
Начальник отделения, вызвав трех милиционеров, начал договариваться, как обезвредить путиловцев.
Вскоре из общей комнаты послышались крики и шум борьбы.
***
Кронштадтские моряки, пройдя с музыкой по Невскому, повернули на Литейный проспект.
Когда голова кронштадтской колонны стала приближаться к Кирочной улице, последние ряды ее внезапно были обстреляны из пулемета. Кто стрелял, установить было трудно, так как матросы подняли ответную стрельбу.
— Ложись! — кричали солдаты морской пехоты.
— Стой! — требовали начальники колонны. — Без паники!
Демонстрация смешалась. Одни попадали, другие кинулись врассыпную к подъездам, под арки ворот, в подвальные магазины. На панелях началась давка. А матросы, оставшиеся на мостовой, продолжали беспорядочную стрельбу по невидимому врагу.
На проспект откуда-то выкатил броневик. Он стал водить стволом пулемета по этажам домов, как бы отыскивая цель.
Стрельба стихла. Вокруг слышались стоны раненых. Матросы подняли с мостовой окровавленного, с выбитыми глазами солдата и понесли на руках, чтобы все видели жертву обстрела.
— Лови подлецов... бей их!
Некоторые моряки кинулись к домам, разыскивать провокаторов, стрелявших из окон, остальные — лавиной, без всякого строя, двинулись дальше.
Впереди цепью шагали обозленные матросы с винтовками наперевес и зычными голосами предупреждали любопытных обывателей.
— Закрой окна!.. Стреляем без предупрежденния!
Грозным и бурным потоком кронштадтцы подошли к Таврическому саду. Здесь они подравняли ряды и выстроились в длинную колонну.
На Шпалерной улице и за решеткой сада толпились тысячи возбужденных рабочих и солдат. Послышались голоса:
— Матросы идут... пропусти матросов! Огромная толпа, густо запрудившая улицу перед дворцом, стала сжиматься, освобождая проход.
Грянул оркестр. Моряки, четко печатая шаг, подошли к железным воротам массивной решетки и остановились.
Таврический дворец охранялся юнкерами и казаками. Бронированные автомобили настороженно стояли по углам и угрожающе водили стволами пулеметов.
Руководители демонстрации, выбранные для переговоров, ушли во дворец, а матросы, закрутив махорочные цигарки, остались ждать.
Минут через сорок делегаты кронштадтцев вернулись возмущенными:
— Соглашатели назвали нас мятежниками и потребовали, чтобы мы ушли отсюда, — сообщили они. — Оказывается, по их сведениям, это мы подняли стрельбу в городе. Уже подписан приказ о вызове войск с фронта... Они хотят усмирить нас.
— Гнать их! Довольно церемониться с предателями! Долой соглашателей! — закричали матросы.
Но выступать против заседавшего во дворце Всероссийского исполнительного комитета и войск, вызванных им, было безумием. Ведь матросы пришли требовать всей власти Советам. И вдруг Советы против них!
Центральному Комитету большевиков пришлось принять срочные меры: объявить демонстрацию законченной и просить солдат и матросов не противиться приказу, а мирно разойтись по кораблям и казармам.
Моряки вняли просьбам, но в Кронштадт не вернулись, а решили остаться на ночевку в Петрограде. Большинство отправилось на Васильевский остров в Морской корпус и Дерябинские казармы, а остальные — на Петроградскую сторону, в Петропавловскую крепость и в здание Центрального Комитета большевиков.
Иустин Тарутин попал на Петроградскую сторону. Во дворце Кшесинской к нему подошел сигнальщик с «Океана» Андрей Проняков и не без иронии спросил:
— А ты какими судьбами тут?
— Тобой полюбоваться на сухую вахту пришел, — хмурясь, ответил тот. — От своих отбился.
— Прямо не верится: анархист и вдруг... охраняет Центральный Комитет большевиков. Чудеса!
— Ладно, будет, без тебя тошно!
Видя, что Иустин сильно расстроен событиями прошедшего дня, Андрей Проняков больше не задевал его.
Они вместе побывали в патруле, а сменившись, прошли в помещение, бросили на пол по пачке газет и улеглись спать.
Утром их разбудил тревожный разговор в соседней комнате. Говорил человек, который только что на лодке переправился через Неву.
— Все мосты разведены. На Дворцовой площади скапливаются георгиевские кавалеры… город наводнен войсками. Газеты призывают беспощадно подавить большевистский мятеж. А наша «Правда» не вышла…
И он рассказал, как ночью в редакцию большевистской газеты на Мойке ворвались юнкера, арестовали сотрудников и разгромили помещение.
На всякий случай моряки стали готовиться к обороне: послали связных к товарищам, ночевавшим в Петропавловской крепости, выставили дозоры у памятника «Стерегущему», на набережной Невы, и начали устанавливать пулеметы в окнах особняка и в его каменной беседке.