Дверь оказалась открытой, хотя вспоминаю, что перед уходом мы её закрывали. Первой зашла я и увидела такую картину: мама и Прим спокойно сидят на диване, а вот Хеймитч стоит почти у двери, смиряя нас гневным взглядом, потом смотрит на сумку у Катона и обманчиво добрым голосом произносит:
– Ну, что за чудо-детки, ещё и за выпивкой для меня сходили, – с этими словами он протискивается между мной и Уильямсом и стаскивает у него с плеча охотничью сумку, – Потом заскочите ко мне за вещичкой.
– Да от тебя же перегаром за километр несёт. Опять нажрался? А завтра вообще-то тур Победителей начинается, – говорю я, недовольно сморщив нос.
И вообще, что это такое? Сначала мама с Прим меня до смерти перепугали, теперь Эбернети чего-то к нам припёрся, так и ещё сумку забрал. Что такого могло произойти за семь часов нашего отсутствия?
– Только попробуйте мне что-нибудь учудить, – строгим шёпотом проинформировал нас ментор, так чтоб услышали только мы двое и вышел из дома.
Теперь, когда я уже не знала, что тут такое творится, к нам подошли мама и Прим.
– Хорошо погуляли? – спросила мама, явно пыталась скрыть своё волнение.
– Погуляли? Мы вообще-то… – начала было отвечать я, стягивая сапоги, но меня вовремя остановила Прим:
– У нас гости.
Сначала я подумала, что Цинна и стилист Катона приехали пораньше, но когда за спиной мамы я увидела мужчину в идеально сшитом костюме, с подправленными ножом хирурга чертами лица, то поняла, что ничего хорошего нас сейчас не ждёт.
– Мисс Эвердин, мистер Уильямс, сюда, пожалуйста, – обращается к нам капитолиец, махнув рукой в сторону кабинета, который почти всегда пустует.
Неприятно, когда в своём же доме начинают указывать, что делать, но мне хватает ума промолчать. Остаётся только надеяться, что Катон сейчас не заведётся, этого ещё для полного счастья хватать не будет.
– Наверное наставления перед туром, – стараюсь подбодрить маму и Прим перед уходом.
В последнее время нас завалили всевозможными сведениями о маршруте и расписании. Но у меня в голове даже нет предположений, кто в кабинете и, что ему нужно? Зайдя в кабинет, я вижу, что за столом сидит седовласый старик. И тут уже стало дурно, моим неожиданным гостем стал президент Сноу. Мне и прошлый разговор с ним в кошмарах снится. Что на этот раз? Хорошо, что почти всю добычу, мы оставили в прежнем доме, а остальное унёс Хеймитч.
– Полагаю, нам всем будет проще, если мы договоримся не лгать друг другу, – Сноу сказал это так, будто бы это мы неожиданно ворвались к нему в дом, а не наоборот, – Что скажите, молодые люди?
Я? Я ничего не скажу. У меня язык прилип к нёбу.
– Это сэкономит нам кучу времени, – отвечает за меня Катон.
– Вы знаете, когда Сенека Крейн сказал, что хочет оставить двоих победителей, я думал, что это неудачная шутка. И я оказался частично прав. То впечатление, что вы произвели на Капитолий, не сработало в отношении Дистриктов.
– Может быть тогда распорядителям нужно было лучше продумать картинку финала, а то как-то неправдоподобно вышло, – сквозь зубы цежу я.
– Распорядители здесь ни при чём. Они дали вам трамплин, а вы уже полгода не можете подняться на нём ввысь. В вашу любовь не верят, – закончил Сноу.
Это хорошо, что он ещё не видел, каково было в первое время, сейчас мы очень даже прогрессировали. Стоп. Какую любовь? Порой мне докучала этим Прим, теперь ещё и президент в ту степь полез. Что я чувствую к Катону? На этот вопрос я и сама не могла ответить. Чувство дружбы? Наверное, хоть друг из меня неважный. Привязанность? Да, определённо. Но любовь – слишком громкое слово.
Мои хаотичные мысли перебил Катон:
– Они поверят. Как раз тур победителей, мы сможем всё исправить, – но в ответ на это президент лишь усмехнулся.
– Я вам не верю. Вы сами в это не верите, если по прошествии шести месяцев до сих пор спите в разных кроватях, – Кориолан Сноу замолчал, и я уже надеялась, что пытка окончена, но нет, – Смею напомнить, что у вас свадьба через год, кстати, с прошедшим, мисс Эвердин. Семнадцать лет – это прекрасный возраст. Мой вам подарок.
Президент достаёт из лацкана своего пиджака белую розу, от которой исходит едкий запах. Бурчу что-то вроде «спасибо», а затем смотрю как Сноу включает проектор, на котором транслируется финал прошлого сезона. Только не та фальшивая подтасовка, при просмотре которой все капитолийцы слезами обливались, а настоящая хроника, где Катон держит у моего горла нож.
– И вы считаете, что после этого я поверю, что между вами любовь? – президент начал ждать от нас ответа.
– Мы всё исправим, не сомневайтесь, – проговорил отрешённым голосом Уильямс.
– Уж постарайтесь, – на этих словах президент Сноу вышел из кабинета, оставив нас наедине.
– Вставай, – Катон спокойным голосом выдернул меня из мыслей и, мягко взяв мою руку, повёл к маме и Прим. Я боялась, что он не выдержит и вспылит, но похоже парень просто вымотался за этот день и ни на какие бурные эмоции не был способен.
– Как я и говорила, просто наставления перед туром, – оживлённо начала говорить маме и Прим.
– Мы вас под этой стражей уже пять часов ждём, меня даже с уроков сорвали, – обратилась ко мне сестрёнка.
Катон, достав полотенце из шкафа, всучил его мне с коротким приказом, не терпящим возражений:
– В ванну, не я сегодня в сугробе купался, заболеть ещё не хватало.
– А мама и утёнок? – на самом деле, сейчас я действительно хотела только согреться, но и по темноте отпустить семью, не позволяла совесть.
– Не волнуйся, я провожу их, а потом зайду к Хеймитчу за сумкой.
Уже глубокой ночью, сидя на своей кровати и расчёсывая волосы, я увидела, что ко мне в комнату вошёл Катон. Я не понимала, что ему от меня понадобилось, но парень решительным шагом приблизился к кровати, потом присел рядом со мной. Я ожидала чего угодно: начиная от описания состояния Эбернети и заканчивая обсуждением разговора с президентом. Но все предположения разбились, когда Катон протянул к моему лицу руку, осторожно заправил выбившуюся прядь за ухо, заставив моё сердце биться в бешеном ритме. Он наклонился к моему лицу и остановился, всматриваясь мне в глаза, будто что-то пытался в них прочесть. А потом прикрыл веки и поддался вперёд, нежно примыкая своими обветренными губами к моим.
Не могу сказать, что я испытала отвращение, но и радости тоже не было. Я так опешила, что даже не пыталась оттолкнуть Уильямса, а когда он отстранился, то почувствовала, как пылают щёки. Хорошо, что в спальне горел только ночник, и Катон не мог видеть, как смутил меня своим неожиданным поступком. Нет. Я не злилась на него, просто не понимала.
– Если тебя на это надоумила Прим, то…
– Она ни при чём, – перебил меня Катон, – Просто помни: мы «безумно влюблены» друг в друга. Честно, думал, что сейчас врежешь. Я не мог знать, как ты отреагируешь на это перед камерами и на сцене. Поэтому, уж лучше бы ты сейчас перебесилась, а к туру уже привыкла. И Габи, и Хеймитч уже пару дней твердят, что придётся неоднократно показывать свои чувства на публике. Считай это своеобразной тренировкой, – Уильямс закончил.
Его монолог был более чем рационален. На людях я бы точно не сдержалась и оттолкнула бы парня, если бы не отвесила пощёчину. В конце концов, нам нужно будет заставить поверить Дистрикты в нашу «любовь», так что пора переводить отношения на новый уровень.
– А теперь спать. Завтра с самого раннего утра к нам нагрянет вся процессия, – Катон наклонился ко мне ещё раз, но просто чмокнул в щёку, – Не обижайся на меня. По крайней мере, во время тура целоваться придётся, и не раз. Спокойной ночи.
– Спокойной… – произнесла отрешённо я, уже в спину Катона, когда он выходил из моей комнаты.