Встречные приветствовали адмирала. Он торопливо подносил руку к фуражке и почти бежал к поляне, где темнели матросские бушлаты.
— Встать! — крикнул Никишин, но адмирал жестом руки остановил его.
Никишин не отдал рапорта, однако матросы за его спиной быстро построились в две шеренги и подравнялись.
«Дисциплина хорошая», — отметил адмирал и прошелся вдоль строя.
Щетина бород, изорванные обувь и обмундирование, а глаза веселые, не видно уныния, не слышно жалоб и вздохов.
— Садитесь, товарищи, — и адмирал опустился на ближайший пенек. — Вот невежа! Забыл от радости и поздороваться. Здравствуйте, товарищи!
Матросы еще усаживались, и ответ прозвучал недружно, словно не кадровые матросы, а новобранцы были перед адмиралом.
Сразу видно, что в тылу у фашистов работали, — пошутил адмирал. — Небось, громко на разговаривали? Не разговаривали?
— Всяко бывало!
— Другой раз и кричали! — ответило несколько голосов, и легкий смешок всколыхнул людей.
— Ну, что смешного? — смеясь, спросил адмирал и, как бы ожидая ответа, посмотрел на Крамарева.
Тот поднялся, поправил отогнувшийся воротник бушлата и ответил:
— Другой раз, товарищ адмирал, когда налетишь на них, такой крик подымешь, что и сто человек так не кричат.
— А часто вы на них налетали?
— Бывало, — уклончиво ответил Крамарев и покосился на командира.
Тот опустил веки, и Крамарев продолжал:
— Вышли продукты. Тогда у фашистов брали, ну… значит, и кричать приходилось.
— А как продукты доставали?
— Как? — Крамарев задумался, словно припоминая. — Обыкновенно. Есть надо, а работу не бросишь. Значит, часть отряда в сторону… Выследишь фашистов… Там гарнизон или еще что, ну и, конечно, возьмешь продуктов.
— Подробнее.
— Не могу товарищ адмирал! Мне легче еще раз пойти и продуктов достать, чем рассказывать! — Крамарев замолчал и, вытерев рукавом капельки пота, покрывшие лоб, посмотрел по сторонам в поисках помощи. Но кругом были только сочувствующие, а желающих заменить его Крамарев не нашел. — Ну, значит, выследишь. Налетишь и бьешь, как полагается, ножом, пулей, гранатой. Другой раз и кулаком двинешь. — И торопливо добавил: — Вроде все.
— Отпускаю душу на покаяние. Садись… А что у тебя с рукой?
— Это? — Крамарев засучил рукав. — Бинт.
— Ранен?
— Чирей… От сырости.
— Приходилось сутками в сырой одежде быть, и кое у кого фурункулы появились, — пояснил Норкин.
Адмирал снова заговорил с матросами. Постепенно завязалась оживленная беседа. Адмирал расспрашивал обо всех, даже мелких деталях операции и в заключение вдруг спросил:
— А говоря откровенно, были такие, у которых слабина обнаружилась?
Наступила тишина. Норкин бросил взгляд на Пести-кова и увидел, как налилось кровью его лицо, потом побледнело.
— Не было, товарищ адмирал! — сказал Никишин. — Откуда им взяться? — добавил Крамарев. Адмирал посмотрел на Норкина. Он ждал, что скажет командир. А Норкин молчал. Он хорошо знал события первой ночи на Дону, знал и про часы но сейчас перед его глазами вставала другая картина.
Вечер. Матросы сидят в камышах. Все с нетерпением ждут разведку, которая еще вчера ушла на боевое задание. Наконец, заколыхался тростник, матросы схватились было за оружие, но три раза плеснула крупная рыба, и все вздохнули облегченно: вернулись свои.
Однако радость была несколько омрачена: не пришел Пестиков.
— Он там… С паромом, — сказал Крамарев и отвернулся. Он волновался и от этого говорил еще менее связно, чем обычно.
Случилось так, что на обратном пути разведчики заметили у берега паром, на который, урча моторами, всходили немецкие танки. Пестиков, не говоря ни слова, отделился от отряда и, поправив бескозырку, вошел в воду. Около парома вода непрерывно серебрилась от бороздящих небо ракет. На секунду Крамареву показалось, что видит Пестикова, но напрасно смотрели матросы: ничто не темнело над водной гладью.
Поднялся последний танк, натянулась проволока, и паром отошел от берега.
«Не успел Пестиков», — решили моряки. Но едва паром достиг середины реки, как из него вырвался столб огня, и Дон забурлил, поглотив навсегда фашистские танки.
Весь день отряд ждал Пестикова. Он не вернулся.