Наконец настал день, когда Коробова вызвали к главному врачу. Он спокойно вошел в его палатку, мельком глянул на командиров, сидевших за столом, и доложил:
— Краснофлотец Коробов прибыл по вашему приказанию.
— Симулировал? — спросил главный врач.
— Так точно, симулировал.
Главный врач кивнул головой, словно он и не ждал иного ответа, и опять спросил:
— Не боялся, что под суд отдам?
— Лишь бы в Сталинграде остаться — об этом только и думал.
— Иди. Получи свои документы и в свою часть отправляйся.
— Спасибо, товарищ доктор! — выпалил Коробов, четко повернулся и вышел из палаты. А еще минут через тридцать он бодро шагал по укатанной дороге, шагал к фронту, где дрались товарищи.
Ушел Коробов из палатки, а главный врач сказал:
— Что, товарищи, будем делать в дальнейшем в таких случаях? За последние дни мы все чаще сталкиваемся с подобными фактами. Не хотят солдаты удаляться от Сталинграда!
Норкин еще лежал на койке, когда в его каюту вошел Никишин. Новый китель с нашивками главстаршины словно прилип к его покатым плечам и выпуклой груди. Два дня назад впервые надел Александр китель, еще не привык к нему и временами трогал ворот, сжимавший шею, пробегал пальцами по пуговицам, рука его по привычке тянулась к матросской бляхе и, не найдя ее, бессильно опускалась.
— Не опоздаем, товарищ капитан-лейтенант? Норкин взглянул на часы и вскочил с койки.
— Пошли, Саша.
На берегу под развесистым тополем они сели на землю.
— Здесь? — спросил Норкин, хотя и сам прекрасно анал, что партийное собрание дивизиона будет именно тут.
— Здесь, — ответил Никишин. — Только нет никого… Может, отменили?
Норкин посмотрел на часы, поднес их к уху. Пятнадцать минут пятого.
— Собрание в пять… Рановато мы пришли, Саша. — Вроде бы нет…
Разговор оборвался. Так и сидели они почти час на обрыве у Волги, смотрели на воду, на землю, но не видели ничего, занятые своими думами. Норкину невольно вспомнился разговор с Ясеневым. Батальонный комиссар вместе с Норкиным всю ночь был на переправе, а утром, после завтрака, и состоялся разговор, который запомнится, вероятно, на всю жизнь.
— У меня к вам просьба, — начал Норкин, старательно разминая пальцами папиросу и не глядя на комиссара. — В партию хочу вступить.
Норкин замолчал и выжидательно посмотрел на Ясенева. Комиссар не отвечал, словно не понимал, к чему Клонил Норкин, и тому пришлось продолжать.
— Вы рекомендацию мне не дадите?
— Для того, чтобы дать рекомендацию, надо хорошо знать человека.
— Значит, не дадите? — спросил Норкин, и от обиды у него даже пересохло в горле.
— Я не сказал нет… Ты хочешь вступить в партию? Хорошее желание… Допустим, что тебя уже приняли. Как ты теперь будешь работать?
— Еще лучше.
— Мало. Разве ты сейчас делаешь не все возможное для разгрома врага?
— Ну, буду примером и вообще…
Долго расспрашивал Ясенев Норкина и в заключение сказал:
— Рекомендацию я тебе дам. Только должен тебе прямо сказать, что до сегодняшнего дня ты несколько узко понимал свои обязанности командира. Нельзя вообще так, а коммунисту и подавно. Ведь не случайно у тебя висят Боевые листки недельной давности? Ты считаешь, что командир — прежде всего командир, организатор боевых действий. И в этом твоя ошибка. Командир — воспитатель. Взыскание — уже последняя мера… Ты, конечно, знаешь о нашей беседе с Чигаревым? Мог я так разговаривать с тобой? Что бы из этого вышло? Поссорились бы, и все. Так ведь? Но характер Чигарева мне был известен, и я воспользовался случаем. Получилось?.. Присматривайся, Михаил, к людям. Помнишь Зайца… То-то. Фашистами он подослан был. Белогвардеец.
Многое узнал Норкин из беседы, иначе стал смотреть на матросов. Раньше он мысленно делил их только на две основные группы. Про одних он говорил: «Ручаюсь, как за самого себя!», а про других — общими фразами: «Дисциплинирован. Службу несет хорошо». Теперь же он стал всматриваться в людей и обнаружил много интересного. Взять хотя бы моториста Жилина. Он пришел на катера в самый разгар Сталинградской битвы. Лет сорока, с большими пролысинами над висками и с задорно вздернутым носом, Жилин подошел прямо к Голованову, стоящему на берегу около причала, — Вы тут начальник, что ли? — спросил Жилин.
— Я, — ответил тот, рассматривая человека в ватнике и стеганых брюках.