Иногда Кузюкин с работы приходил припозднившись и, встретив во дворе знакомых по дому, наверх пальцем показывал:
— Вон тарелка, видите? Это наш знакомый прилетел.
Но те только головами вертели, будто ничего не видят.
«Видно, свет неудачно падает, — думал Степан. — Ну, олухи! Ну и хрен с ними!»
Степану, его жене и пришельцу безо всяких людей хорошо было втроем.
Пришелец на балконе однажды приобнял Кузюкина своими вроде как руками и шепнул:
— Ты, Степа, такой счастливый! Ведь она у тебя просто красавица. Вся в беленьких пятнышках, в черненьких, в синеньких… Меня, когда я мимо летел, прямо так и притянуло к балкону.
— Ну, а я какой? — с замершим сердцем спросил Степан.
Мерцающая рука прикоснулась к его щеке.
— Ты? Извини, Степа, ты обычный, оранжевенький в полосочку.
Степан стал присматриваться к себе повнимательней. Вроде, действительно, какие-то полосочки оранжевенькие на теле заметил.
Рассказал жене. Та сначала удивилась, а потом согласилась:
— Ему со стороны видней.
И — вот странно: прежде Кузюкины ссорились через день, а теперь жили в миру да в ладу. Степан выпивать совсем бросил (выяснилось, что интересу нет с инопланетянином пить, которому наш российский ритуал непонятен и чужд), на работе стал вежливый, оживленный, никому не грубил. Через месяц начальство всем в пример ставить стало и к зарплате накинуло.
— Да мы с тобой сами теперь как инопланетяне, — сказал Кузюкин жене. — А что? Пьянки надоели. Сериалы, которые по телеку крутят, больше не смотрим…
Даже с тещей общий язык куда-то пропал. Ну точно — инопланетяне с оранжевыми полосками!
Но как-то вечером гость не прилетел. Кузюкин пришел домой — не поверил:
— Как это нет? Отчего это вдруг нет?
Даже рассердился и на жену накричал:
— Ты ему, небось, что-нибудь не так сказала! Вечно вы, бабы, дурь какую-нибудь сморозите!
Всю ночь ждали — сидели под торшером перед открытым окном.
Вспоминали:
— Помнишь, какой он зелененький!..
— Прозрачный, мерцающий!..
Когда через двадцать дней их нашли, они так и сидели обнявшись. Все было в полном порядке: никаких следов насилия, грабежа, никаких прощальных писем обвиняющих и объясняющих. Только на пыльной тумбочке дрожащим пальцем выведено одно слово: «Прилетай!».
— Следующий! — крикнул врач из-за двери с табличкой «Отоларинголог Калошин П.П.».
Вошел Дунин.
— Что у вас? — спросил врач голосом человека, который устал притворяться добрым Айболитом.
Дунин помялся.
— В ухе что-то щекочет…
— Садитесь… Может, надуло в ухо? На сквозняке не сидели?
— Не знаю… Не сидел… Может, надуло… А может, мушка залезла, вчера весь вечер вокруг головы летала. Ма-аленькая совсем. Знаете, бывают такие — с булавочную…
— Знаю, — усмехнулся отоларинголог. — Надо мной в институте коллеги-студенты так однажды подшутили: приморили эфиром мух-дрозофил и принесли тайком домой — не знал потом, как избавиться. Тучами по дому летали.
— Та, что у меня, наверное, еще меньше, — сказал Дунин.
— Не исключено, что москит, — предположил врач.
— Может, он и залез? Щекочет, словно лапками перебирает.
— Глупости.
— А я вот… — осмелел Дунин. — Я слышал: жучки иногда в ухо заползают, и тогда надо подсолнечным маслом капнуть — и с маслом они обратно вытекают.
Врач поморщился и надвинул на лицо круглое блестящее блюдце с дыркой.
— Вы еще вспомните, что вам бабушка про молоко жар-птицы рассказывала! Показывайте ухо. В каком свербит?
— В левом. Только не свербит, а так, знаете ли, щекочет.
Откровенно говоря, отоларинголог Калошин накануне позволил себе несколько чересчур… ну, вы понимаете. Поэтому когда он начал дунинское ухо смотреть, ему тоже показалось, что вроде как действительно перед глазами мелькнула мушка. Подумал: «Хорошо еще — чертики не мерещатся».
Внимательно все осмотрел в ухе.
— Ничего нет.
— А если опять засвербит?
— Если, если!.. Ну, ладно, дам вам что-нибудь. Только маслом не капайте, выпишу вам другие капли, на спирте. Зайдете потом, расскажете.
По дороге из поликлиники Дунин эти капли купил. И хорошо сделал, потому что дома снова засвербило. Дунин достал капли, набрал в пипетку. Хотел сунуть пипетку в ухо, но кто-то рядом будто крикнул:
— Не надо!