Шли годы, Лозовский преуспевал в лаборатории и клинике, его друга занимало входившее в моду лечение ультракороткими радиоволнами высокой частоты. Будучи той же природы, что лучистая энергия токов Д’Арсонваля, диатермии, видимого солнечного света, инфракрасных, ультрафиолетовых и рентгеновых лучей, известных уже в медицине, вновь открытое излучение обнаруживало необыкновенную избирательность: действуя на определенные ткани и соки, не затрагивать других. Под ультракороткими лучами гибнут яйца паразитических червей, вредители сельского хозяйства — долгоносик и клещ, повышается всхожесть и энергия прорастания семян, надолго сохраняются снятые плоды и обеспечивается их дозревание. Влажное дерево, просушка которого длится обычно до сорока суток, под действием лучей высыхает в тридцать минут.
Злополучные радиоволны рассорили друзей и обратились для одного из них в источник горьких забот. Началась эта история случайным разговором, которому оба сперва не придали значения.
Как-то Лозовский вскользь рассказал о физиотерапевте, некоем Дубове, с которым случайно познакомился в поезде. Несколько суток, проведенных в дороге и на конференции врачей, сблизили их, и знакомый, между прочим, рассказал о новом способе лечения разбитых конечностей ультракоротковолновым облучением. Переломленные бедра, руки и плечи, как бы ни были раздроблены кости, в короткое время срастались, и, как правило, без осложнений. Недавние больные, бессильные подняться с постели, спустя три недели оставляли больницу, вновь способные выполнять любую работу. Искусство управлять этой лучистой энергией осложнялось тем, что от ее дозы зависело быстрое или медленное восстановление тканей и костей, между тем малейший избыток ее вызывал отеки и отодвигал выздоровление.
Рассказ почему-то заинтересовал Ардалиона Петровича, и дня не проходило с тех пор, чтобы он не вспоминал о работах Дубова. Его интересовали технические подробности, детали, особенно занимала исходная мощность генератора и длина лечебной волны. Когда Лозовский предложил запросить об этом Дубова, Пузырев наотрез отказался. Однажды в беседе Семен Семенович вспомнил, что Дубов на прощание сунул ему копию статьи, приготовленной для печати. «Я хотел ее опубликовать, — сказал он Лозовскому, — но передумал. Потерплю годик, проведу ряд новых опытов и напишу монографию. Прочтите и верните с вашим заключением».
Из статьи Ардалион Петрович узнал, что генератор настроен на волне восемь метров и выходная мощность его — двадцать ватт — в два раза меньше обычно применяемых в клинике. Дубов тщательно и точно описывал все, что узнал и чему научился в опытах на животных и у постели больного. В его руках переносный генератор творил истинные чудеса.
Лозовский вернул Дубову статью со своим заключением и вновь вспомнил о ней полгода спустя, когда в институтской библиотеке увидел докторскую диссертацию Пузырева. Она для многих явилась неожиданностью, ее автор избегал что-либо о ней говорить, не спрашивал у друзей советов и никому не демонстрировал своих экспериментов.
Лозовский прочитал диссертацию, и между ним и его другом произошел такой разговор.
— Ты повторил в своей работе то, что вычитал у Дубова в статье, и не упомянул имени автора. Ты позаимствовал схему его генератора и результаты опытов, как если бы они были твоими. В какое положение поставил ты меня?.. Он меня обвинит в разглашении дружеской тайны, а тебя — в плагиате.
Ардалион Петрович был крайне смущен и растерян, лицо его покрылось по́том, уши вспыхнули, и виновато склонилась голова. Лозовскому стало жаль его.
— Это не совсем верно, — дрожащим от волнения голосом защищался он, — я сконструировал по его схеме свой генератор, все опыты у себя повторил и кое-что от себя добавил.
— Иначе говоря, то и другое скопировал, — не унимался строгий судья. — Ты знаешь, как подобное художество называется? Ты не единственный мастер работать под копирку, у тебя недурная компания, один копирует ассигнации, другой — чужие труды, третий — стихи под Блока.
Ардалион Петрович в те годы не умел еще ни хитрить, ни притворяться, он беспомощно развел руками и, заикаясь, едва слышно проговорил:
— Ты не должен меня упрекать, я не мог поступить иначе… Без твоего материала я ничего не добился бы… Напрасно ты сравнил меня с фальшивомонетчиком, все мы служим науке, не все ли равно, я или кто другой внес в сокровищницу свой скромный вклад.