Ефим Ильич рассмеялся.
— Вы заподозрили, что мы с вами одержимы одним и тем же недугом? Напрасно. Мужчинам эта слабость несвойственна. Мы не вынашиваем детей, не растим их соками нашего тела, и незачем было природе вселять в нас чувствительность к потомству. Мы привыкаем к ребятам, к их любви и привязанности, нежность детей, как и любовь девушки, рождает в нас чувство долга. Мы не пройдем мимо жестокости, проявленной к ребенку. Не только жалость, но и долг, некогда утвердившийся к нашим детям, не позволит нам остаться равнодушным. Знаменитый педагог Янош Корчак отказался выдать немцам своих юных воспитанников и вместе с ними проследовал в газовую камеру… В штольне ваш вид будил во мне тоску по моему несчастному ребенку, для меня это чувство было тогда утешением.
На том наша беседа окончилась.
Из всего, что Ефим Ильич тогда наговорил, из его обидных и горьких обвинений особенно запомнилось мне: «Спешите с решением, пока не поздно». Пренебречь этим советом я не могла. Узел нужно было распутать, прежде чем он не стал для меня петлей. Прекрасный совет, но как справиться с ним? Махнуть на упрямца рукой, предоставить Юлиана Григорьевича его судьбе? А если случится беда. В пламени страсти, не знающей удержу, легко сгореть. Я должна знать, что с ним, в меру ли он работает, ест и спит…
Днями и неделями я разрабатывала планы, принимала одни и отклоняла другие, пока не набрела на единственно правильное решение. Именно сейчас, когда я более, чем когда-либо, ему нужна, место мое возле него. Я не покидала его в менее грозные часы нашей жизни и тем более не оставлю сейчас.
В тот же день поздно вечером, когда Юлиан Григорьевич вернулся домой, я долго его расспрашивала, чем он был занят, с притворным интересом доискивалась подробностей и не скупилась на восторги по поводу малейшей удачи. Ободренный моей поддержкой, он стал рассказывать о предстоящей экспедиции на Алтай.
— Тебе не будет скучно там одному? — спросила я.
Он удивился вопросу и неопределенно пожал плечами:
— А тебе разве легко оставаться одной?
— Не поехать ли нам вдвоем?
— Начальник экспедиции не согласится… У нас твердое правило: посторонних не брать.
— А ты поговори с директором института. Скажи, что я готова перейти в твою лабораторию…
— Сказать ему неправду? — удивился он.
— Зачем, мы будем по-прежнему вместе, ведь ты не будешь возражать.
Юлиан Григорьевич на радостях меня поцеловал.
— Директор согласится, — одним духом выпалил он, — моя сотрудница, ты знаешь ее, она бывала у нас дома, сегодня уволилась… Она выходит замуж и переезжает в Ленинград.
Я приняла эту весть внешне спокойно, счастливая, что моим подозрениям пришел конец. Я могла себя поздравить с мудрым решением, в моей жизни наступал благотворный перелом. Ни на минуту я не сомневалась, что мысль принадлежит именно мне, отнюдь не навязчивым советам Ефима Ильича.
С первого дня, вернее — с первого часа моего появления на новом месте Юлиан Григорьевич стал усердно меня обучать. Ему, видимо, доставляло удовольствие мной заниматься. Этим только и возможно объяснить некоторые странности в его преподавании. Так, он вдруг забывал, что я, как и он, прошла курс высшей школы, и с самым серьезным видом начинял меня сведениями из учебников. Мне следует запомнить, что девяносто девять процентов кальция организма содержится в скелете и только один — в прочих тканях; что известь составляет два процента веса взрослого человека. Я терпеливо ждала, когда он опомнится и заговорит о другом, а он продолжал: не следует забывать, что скелет состоит из двадцати пяти процентов воды, из тридцати пяти процентов органических и сорока пяти неорганических минеральных веществ, что же касается фосфорнокислой извести, то она составляет пятьдесят восемь процентов общего веса костей.