Уроды нужны были султану, папе: первому — чтобы охранять его жен; второму — чтобы возносить молитвы. Это был особый вид калек, неспособных к воспроизведению рода. Эти человекоподобные существа служили и сладострастию и религии. Гарем и Сикстинская капелла пользовались одной и той же разновидностью уродов: первый — свирепых, вторая — пленительных.
В те времена умели делать такое, какого не умеют творить теперь; люди обладали талантами, которые перевелись, — недаром благомыслящие умы кричат об упадке. Мы уже не умеем перекраивать живое человеческое тело: объясняется это тем, что искусство пытки нами почти утрачено. Прежних виртуозов нет. Искусство пытки упростили до такой степени, что вскоре оно, возможно, вовсе исчезнет.
В те давние времена из рук компрачикосов выходило странное существо, оно вызывало смех, заставляло призадуматься. С такой изобретательностью изменяли наружность ребенка, что родной отец не узнал бы его. Иногда они оставляли спинной хребет нетронутым, но перекраивали лицо, вытравляли природные черты ребенка, как спарывают метку с украденного носового платка. У тех, кого предназначали для роли фигляра, весьма искусно выворачивали суставы; казалось, у этих существ нет костей. Из них делали гимнастов.
Ребенка лишали не только подлинного лица, но и памяти. Ребенок не знал о причиненном ему увечье. Чудовищная хирургия оставляла след на его лице, но не в сознании. Он не помнил ни прижиганий серой, ни надрезов железом…
В Англии существовал обычай, согласно которому в королевском дворце держали человека, певшего по ночам петухом… Этот полуночник, не смыкавший глаз в то время, как все спали, бродил по дворцу и каждый час издавал петушиный крик, повторяя его по числу ударов ночного колокола. Человека, предназначенного для роли петуха, подвергали в детстве операции гортани. С тех пор как в царствование Карла Второго герцогиню Портсмутскую чуть не стошнило при виде человека, истекающего слюной, к этому делу приставили человека с неизуродованным горлом…»
Я догадывалась, зачем Юлиану Григорьевичу понадобился этот отрывок из романа, но какой солидный ученый сопоставит научные догадки с измышлением романиста, как можно прибегать к подобным аналогиям. Мой ум, приученный к точным логическим категориям, не мирился с произвольными построениями, я отказывалась их принять.
— Зачем ты это сделал? — опросила я. — Не за тем ли, чтобы напугать и лишить меня сна?
— Ты все еще не догадалась? — рассмеялся он. — Неужели отрывок ничего твоему сердцу не сказал?
Я сделала вид, что не поняла, и тут же об этом пожалела. Он удобно расположился в кресле и отложил книгу. Разговор обещал затянуться. Я снова заметила, что время позднее, не отложить ли беседу до утра. Вместо ответа он продолжал:
— Рабовладельцы Армении под влиянием греко-римской культуры и традиций, навеянных бытом римских патрициев, покупали калек и тешились их уродством и беспомощностью. Несчастные вербовались из числа наказанных судом «вразумлением через руки, ноги, уши и глаза» — отсечением конечностей, отрезанием ушей, ослеплением и иными увечьями. Были среди знати и коллекционеры, скупавшие редкие формы уродств на потеху себе и гостям. Одна из армянских басен двенадцатого века повествует о том, как хитрый поставщик живого товара обманул царя. Обязанный доставить ему несколько наиболее редких уродов, он передал высокородному коллекционеру лишь один экземпляр: слепого калеку без руки, ноги и ушей. Сам бог освободил хитреца от своего долга царю, воплотив в одном человеке все заказанные ему увечья…
Юлиан Григорьевич помолчал, внимательно поглядел на меня, видимо надеясь что-то прочесть в моих глазах, и продолжал:
— Найденная челюсть принадлежала человеку, обезображенному насилием и жестокостью. Его скошенный беззубый рот, нечеткая и невнятная речь должны были у окружающих вызывать веселье и смех…