Женщины в длинных платьях выстроились в очередь перед May с Маримой. Каждая получила свою долю: кастрюли, тарелки, мыло, рис, варенье, коробки печенья, кофе, простыни, подушки. Дети бегали по веранде, входили в дом, тащили все, что попадалось под руку, хватали карандаши, ножницы. Перерезали веревки качелей и трапеции, унесли гамаки. Финтан был недоволен. May пожала плечами: «Оставь, какая разница? У Шексона нет детей».
Около пяти часов вечера праздник закончился. «Ибузун» был пуст, еще более пуст, чем когда в него вселился Джеффри, до приезда May. Он устал. Лег на раскладушке, единственном предмете меблировки, оставшемся в комнате. Он был бледен, щеки покрывала серая щетина. В своих металлических очках и черных кожаных ботинках походил на старого солдата под арестом. В первый раз Финтан что-то почувствовал, глядя на него. Ему хотелось побыть с ним, поговорить. Солгать в утешение, сказать, что они вернутся, начнут все сначала, поплывут по реке до нового Мероэ, до стелы Арсинои, до знаков, оставленных народом Осириса.
«Куда бы ты ни отправился, я пойду с тобой, буду твоим помощником. Мы раскроем секреты, станем учеными». Финтану вспомнились имена, которые он видел в тетрадях Джеффри: Бельцони, Виван Денон, Дэвид Роберте, Присс д'Авенн; вспомнились черные колоссы Абу-Симбела, открытые Буркхардтом. На мгновение глаза Джеффри заблестели, как в тот раз, когда он увидел свет солнца, обрисовавший знаки итси на базальте, на подступах к Аро-Чуку. Потом он заснул, обессилев; лицо белое, как у мертвеца, холодные руки. Доктор Чэрон сказал May: «Отвезите вашего мужа в Европу, заставьте его есть. Здесь он никогда не поправится». Они уезжали. В Лондон или во Францию, в Ниццу, быть может, чтобы быть поближе к Италии. У них будет другая жизнь. Финтан пойдет в школу. Обзаведется друзьями своего возраста, научится играть в их игры, веселиться с ними, драться по-детски, не касаясь лица. Будет гонять на велосипеде, кататься на коньках, пить молоко, сироп, есть картошку. Больше никакой сушеной рыбы, жгучего стручкового перца, бананов плантейн и окры[59]. Он забудет фуфу, жареный ямс, арахисовый суп. Научится обуваться, переходить улицу между машинами. Забудет пиджин, не станет больше говорить: «Da buk we yu bin gimmi a don los am». He скажет «Chaka!» пьянице, что бредет, спотыкаясь, по пыльной дороге. Не станет звать Nana старую Уго, бабушку Бони. И она больше не назовет его коротким именем, которое он так любил: «Уму». В Марселе он, наверное, снова будет для бабушки Аурелии ее bellino, а она обнимет его крепко-крепко и поведет в кино. Словно он никуда не уезжал.
Последний день в «Ибузуне» Финтан встретил очень рано, до рассвета, чтобы еще раз пробежаться босиком по большой травяной равнине. Рядом с замками термитов дождался появления солнца. Вокруг был такой простор, небо омыто дождями, наполнено завитками облаков. Ветерок шелестит в траве, гудят насекомые, где-то под защитой деревьев кричат цесарки. Финтан долго ждал, не двигаясь.
Он даже уловил тихий чешуйчатый шорох змеи, скользившей рядом в траве. Финтан заговорил с ней вслух, как Бони: «Змея, ты у себя, это твой дом, дай мне пройти». Взял немного красной земли и намазал себе ею лоб, щеки.
Бони не пришел. После бунта каторжников он больше не хотел видеть Финтана. Среди тех, кого вояки лейтенанта Фрая расстреляли у решетки, были его дядя и старший брат. Однажды мальчики встретились на дороге в Омерун. У Бони было замкнутое лицо, глаза прятались под скошенными веками. Он ничего не сказал, не бросил камня, не выругался. Просто прошел мимо, и Финтан почувствовал стыд. А также гнев. У него слезы навернулись на глаза, ведь в том, что сделали Симпсон и лейтенант Фрай, он был не виноват. Он их ненавидел так же, как Бони. И все-таки позволил Бони уйти. Подумал: если бы я убил Симпсона, смог бы я снова увидеть Бони? И он пошел к белому дому близ реки. Увидел искореженную решетку, там, где текла и впитывалась в землю кровь. Большая яма бассейна казалась затопленной могилой. Вода была грязная, цвета крови. Перед входом стояли на посту два солдата с ружьями. Но дом казался странно пустым, заброшенным. Вдруг Финтан понял, что у Джеральда Симпсона никогда не будет бассейна. После случившегося никто не придет копать землю. Большая яма станет наполняться грязной водой каждый сезон дождей, приползут жабы, будут квакать тут по ночам. Это его развеселило, он злорадно рассмеялся. Симпсон проиграл.