С самого раннего детства он слышал от нее чуть не каждый день все эти названия реки и ее островов, леса, травяных равнин, деревьев. Знал уже почти всё о манговых деревьях и о ямсе[3] еще до того, как попробовал. Знал о медленном движении пароходов, поднимавшихся по реке до Оничи, чтобы доставить товары на Пристань и отправиться обратно с грузом пальмового масла и бананов плантейн[4].
Финтан смотрел на May. Просил:
— Поговори со мной по-итальянски.
— А что ты хочешь услышать?
— Почитай стихи.
И она читала ему стихи Мандзони, Альфьери, «Антигону», «Марию Стюарт», отрывки, которые учила наизусть в школе Сан-Пьер д'Арена, в Генуе:
Финтан слушал музыку слов, от которой ему всегда немного хотелось плакать. Снаружи, на море, блестело солнце, на волны дул горячий ветер из Сахары, посыпал красным песком палубу, иллюминаторы. Финтан был не прочь, чтобы путешествие длилось вечно.
Однажды утром, незадолго до полудня, вдали появился берег Африки. Г-н Хейлингс зашел за May с Финтаном и отвел их на мостик, рядом с рубкой. Пассажиры готовились к обеду. May и Финтану есть уже не хотелось, они даже обуваться не стали, только бы увидеть поскорее. На горизонте, по левому борту, тянулась Африка — длинной серой полосой, очень плоской, чуть выше поверхности моря, но при этом необычайно четкой и вполне различимой. Они так давно не видели суши. Финтан счел, что это очень похоже на устье Жиронды.
Однако смотрел не отрываясь. Даже когда May ушла в столовую, присоединиться к чете Ботру. Появившаяся Африка была странной и далекой, казалась местом, которого никогда не достигнешь.
Теперь Финтан собирался следить за этой полоской земли каждое мгновение, с утра до вечера, и даже ночью. Она отползала назад, очень медленно, постоянно оставаясь все такой же, серой и четкой в блеске моря и неба. Это оттуда долетало горячее дыхание, засыпавшее песком иллюминаторы корабля. Это она изменила море. Теперь волны бежали к ней, чтобы умереть на пляжах. Зеленая вода двигалась медленнее, поблекла и помутнела, смешавшись с дождевой. Появились большие птицы. Подлетали к носу «Сурабаи» и, опустив голову, рассматривали людей. Г-н Хейлингс знал, как они называются, это были олуши и фрегаты. Однажды вечером прилетел даже неуклюжий пеликан, зацепившийся за тросы грузовой стрелы.
На заре, когда еще никто не встал, Финтан уже был на мостике, чтобы видеть Африку. Пролетали птицы, очень мелкие, поблескивающие словно жесть, метались по небу с пронзительными криками, и от этих земных криков сердце Финтана колотилось сильнее, словно от нетерпения, словно занимавшийся день обещал ему множество чудес, как зачин сказки.
Утром показались стайки дельфинов и летучих рыб, выпрыгивавших из волн перед форштевнем. Теперь вместе с песком прилетали и насекомые: какие-то плоские мухи, стрекозы и даже богомол, ухватившийся за выступающий край окна в столовой; Кристоф забавы ради заставлял его молиться.
Полоску земли палило солнце. Дыхание вечера вздувало большие серые облака. Небо подергивалось дымкой, закаты стали желтыми. В каюте делалось так жарко, что May спала голышом, закрывшись лишь белой простыней, сквозь которую просвечивало ее смуглое тело. Уже появились москиты и горький вкус хинина во рту. May каждый вечер долго натирала спину и ноги Финтана каламином[6]. В столовой от стола к столу порхали названия: Сен-Луи, Дакар. Еще Финтану нравилось слышать «Берберская коса» и «Горэ»[7], такое мягкое и при этом такое ужасное. Г-н Ботру рассказывал, что именно там содержали рабов перед отправкой в Америку, в Индийский океан. Сама Африка отзывалась эхом в этих именах, которые Финтан твердил шепотом, как молитву, словно, произнося, мог разгадать их секрет, саму причину движения корабля, что плыл по морю, оставляя расходящийся след за кормой.
* * *
А потом однажды на исходе этой бесконечной серой полосы появилась земля, настоящая земля, красно-охристая, с пеной на рифах и огромным бледным пятном реки, загрязнявшей море. Как раз в то утро обварился Кристоф, налаживая трубы с горячей водой для душа. Его крик раздался в рассветной пустоте коридора. Финтан спрыгнул с койки. В конце коридора слышался какой-то непонятный шум, беготня. May позвала Финтана, закрыла дверь. Но стоны Кристофа перекрывали и скрип остова, и гул машин.
4
5
О ты, кого судьба уберегла!
Позволь моим рукам зажечь костер,
Чтоб принял он меня с любимым братом.
Мы были в двух телах одной душой при жизни,
Сгорев, единым прахом в смерти станем (