Около полудня «Сурабая» пристала в Дакаре, и Кристофа выгрузили первым, чтобы доставить в больницу. У него было ошпарено полтела.
Шагая вместе с May по причалам, Финтан вздрагивал при каждом крике чайки. От едкого запаха пробирал кашель. Так вот что скрывалось в названии Дакар. Запах арахиса, пресного масла и терпкого дыма, пропитывающий всё: ветер, волосы, одежду. Даже солнце.
Финтан вдыхал запах. Тот входил в него, проникал в тело. Запах пыльной земли, запах синего-синего неба, лоснящихся пальм, белых домов. Запах женщин и детей в лохмотьях. Запах, владевший всем городом. Финтан всегда был здесь, Африка уже стала воспоминанием.
May возненавидела этот город с первого же мгновения. «Смотри, Финтан! Только посмотри на этих людей! Сплошь жандармы!» Она показывала на чиновников в накрахмаленных костюмах и пробковых шлемах, в самом деле похожих на жандармов. Их жилеты украшали цепочки золотых часов, как в прошлом веке. Встречались также европейские коммерсанты в коротких штанах, с плохо выбритыми щеками, с окурком в уголке рта. И настоящие сенегальские жандармы, которые надзирали, крепко упираясь в землю ногами, за чередой истекающих потом докеров. «А этот запах, этот арахис, так дерет горло, что невозможно дышать». Надо было поторапливаться, уйти подальше от причалов. May схватила Финтана за руку и потащила его к садам, преследуемая полчищем детей-попрошаек. Вопрошала Финтана взглядом. Ненавидит ли он тоже этот город? Но в этом запахе, в этом свете, в этих залитых потом лицах и детских криках была такая сила, накатывавшая как головокружение, как колокольный звон, что для чувств уже не оставалось места.
«Сурабая» была убежищем, островом. Там ждала укромность каюты, серая духота и тень, журчание воды в конце коридора, в душевой. Там не было окна. После всех этих дней в море Африка заставляла сердце биться сильнее.
На причалах Дакара были только бочки с маслом и запах до самого неба. May говорила, что ее тошнит. «Ах, ну почему так сильно пахнет?» С их судна выгружали товары, скрипела грузовая стрела, перекрикивались докеры. Иногда May все же выходила, укрываясь под голубым зонтиком. Солнце обжигало лица, обжигало дома, пыльные улицы. Г-н и г-жа Ботру собирались ехать на поезде в Сен-Луи. Дакар звучал гулом грузовиков и автомобилей, голосами детей, радиоприемников. Небо полнилось криками. И вездесущим запахом, подобным незримому облаку. Даже флаги, даже одежда, даже ладони были пропитаны им. Желтое небо, сомкнувшееся над большим городом, гнет зноя в конце дня. И вдруг, словно тонкая струйка фонтана, пронзительный голос муэдзина, который взлетает над железными крышами, призывая к молитве.
May больше не сиделось на корабле. Она решила поехать с четой Ботру в Сен-Луи. В гостиничном номере, думая, что Финтан играет в саду, May помылась. Стоя голышом в лохани с холодной водой на кроваво-красном плиточном полу, выжимала губку себе на голову. Ставни высоких окон пропускали серый свет, как когда-то в Санта-Анне. Беззвучно вошедший Финтан смотрел на May. Это был одновременно очень красивый и мучительный образ: худенькое бледное тело с заметно проступающими ребрами, плечи и ноги очень смуглые, грудь с сосками цвета сливы, и звук воды, стекавшей по женскому телу в полумраке комнаты, звук тихого дождя, и поднятые вверх руки, выжимающие губку над головой. Запах масла был повсюду, даже здесь, в этой комнате; им были пропитаны и тело, и волосы May, навсегда быть может.
Так вот, значит, что такое Африка — горячий и неугомонный город, желтое небо, где свет бьется, словно тайный пульс. Прежде чем May и Финтан уехали обратно в Дакар, Ботру пригласили их на Горэ, посетить форт. Катер скользил по рейду к темной линии острова. К проклятой крепости, где рабы ожидали путешествия в ад. В камерах посреди пола были канавки для стока мочи. На стенах кольца, к которым крепились цепи. Так вот, значит, что такое Африка — полумрак, отягченный болью, запах пота в глубине застенков, запах смерти. May почувствовала отвращение и стыд. Она не хотела оставаться на Горэ, хотела уехать как можно скорее в Дакар.
Вечером Финтан весь горел. Руки May гладили его по лицу, прохладные, легкие. «Выпей хинина, bellino, выпей». Солнце палило даже ночью, даже в каюте без иллюминатора. «Хочу повидать бабушку Аурелию… а когда мы вернемся во Францию?» Финтан немного бредил. В каюте все еще витал едкий запах арахиса и тень Горэ. И еще был гул — гул Африки. Вокруг ламп расхаживали насекомые. «А Кристоф умрет?»