Он догадывался, почему это так – он терял связь со своим родом, семейным трубодомом и его древними законами, потому что перешел границу и больше не мог действовать по тем же принципам, что и другие перусы. Уже сам факт того, что он может ставить под сомнение решения старейшин, доказывал, что для него нет возврата к прежней жизни. Кто однажды начал самостоятельно думать, принимать решения и искать ответы, тот уже никогда не прекратит этого делать. Что ему остается? До Тенана доходили слухи о перусах, которые добровольно покидают свои роды и выбирают жизнь отшельников, но он лично знал только одного независимого перуса – Менура, который ловко нашел себе место в нейтральной зоне, ровно на стыке сообществ перусов и заминов. Тенан сомневался, что ему удастся повторить его подвиг.
Перус балансировал на пределе сна и всматривался в проплывающие мысли. Они приходили и уходили, а он их не останавливал. Вдруг он услышал тихий, успокаивающий шум. Это был его любимый звук – шелест дождя на листьях. Тенан высунул эктоплазматический вырост, посмотрел на мокрые фонари освещенных деревьев и почувствовал уколы падающих капель, в которых уже не было тепла, потому что они предвещали наступление холодного сезона муссонов. Перус задрожал. Но не от холода. В нем поднимался страх. Он боялся, так как на самом деле знал, что ему следует делать. Это давно стало очевидным для него, но ему по-прежнему не хватало смелости начать действовать. Едва такая мысль возникала в нем, он говорил себе, что примет решение завтра, и тут же забывал о деле. Однако сегодня, после целого дня, проведенного в архиве, он готов был пойти на любой риск. Ниже уже нельзя падать. У него было всё готово. Он решил. Мгновенно открыв таблотесор, Тенан поместил в окошко коммуникатора воспоминание о полузатопленном доме в районе Салоса, отправил его и закрыл устройство.
Перус медленно выпустил воздух. Он был уверен, что сейчас за ним придут, ведь нельзя безнаказанно нарушать запреты старейшин. Он ждал. Дождь отмерял время. Он ждал, но ничего не происходило. Стоявшая дыбом шерсть прилегла к телу. Напряжение ослабло. Тенан прождал всю ночь, а утром неуверенно поплелся в архив. Он пытался сосредоточиться на перемотке паутины, но не мог, потому что каждый раз, когда мимо проходил какой-нибудь перус, он нервно сжимался. Однако никто не обращал на него внимания. К вечеру он уже немного успокоился и снова послал воспоминание о полузатопленном доме в квартале Салос. До него начинало доходить, что за ним никто не придет, потому что никто и не должен приходить. Растущая независимость неумолимо отрывала его от сообщества перусов, и он шаг за шагом исключал себя сам.
Когда через двенадцать дней в коммуникаторе появилось отправленное воспоминание полузатопленного дома в районе Салос и пришло время осуществить более сложную часть плана, Тенан перестал бояться задачи, которая перед ним стояла. Он стал мудрее на одну истину, которую только сейчас постиг: поведение, выходящее за рамки норм, которые навязывает сообщество, для большинства перусов невидимо. Поэтому вечером, после работы в архиве, он без разрешения выскользнул из трубодома и двинулся в сторону района Салос. Он не прятался. Спокойно шел по аллеям, тянувшимся вдоль каналов, останавливался на мостах и задумчиво проходил мимо сотен заминов и перусов. Ему казалось, что это сон, и он ни за что не хотел просыпаться. Наконец Тенан добрался до Салоса и нашел тот полупустой дом, который мало изменился с тех пор, как Тенан видел его в последний раз.
Перус поднялся по наклонной стене, пройдя вдоль его верхнего края, добрался до противоположной стороны и скатился в то место, где покосившаяся стена была погружена прямо в канал. Он отыскал небольшой прямоугольный проем, расположенный почти на уровне воды, и протиснулся внутрь. Тенан оказался в длинной узкой комнате. В ней отсутствовала большая часть пола – на его месте зыбилась темная поверхность воды. Ему нравилось это место. С ним были связаны хорошие воспоминания. Именно здесь он нейтрализовал первое ксуло для Друсса. Но тогда он был не один.
Захлюпало. Тенан высунул эктоплазматический вырост и направил его в сторону темной воды, из которой медленно вынырнула коническая голова замина.