Через два часа ничего не поменялось, казалось силы подыссякли, но общаться хотелось:
— Михалыч, а ты действительно думал, что я фармазон и вся та делюга выгорела?[5]
— Хм, теперь сомнения имеются…
— Не имей сомнений, будь уверен, тогда ты мне пришить ничего не смог, потому как ничего и не было.
— Как так?!
— А вот так. Не был я никогда мошенником, и все, что ты обо мне знаешь — фуфель, был бы уверен, что ты за свое ремесло заново не возьмешься, может и поведал чего, а так…
— Да мог бы я тебя тогда завязать на полную катушку — это в два счета, только… вот что…, деньги то те, которые якобы были украдены, никуда не пропадали…, а долю с них все, кому положено было с этой делюги, получили…, и на дело ходили, и на дележке присутствовали, а преступления, как такового то не было! Вот зачем тебе это нужно было, я не понял, будто специально этим хотел, что-то другое скрыть.
— Все верно Андрей Михайлович, все так…. Верной тропой маршируешь, да только впотьмах…, потом, как-нибудь высвечу…
— Когда умирать буду?…
— А хоть бы и так…, будь спокоен, такие, как мы живут вечно — выздоровеешь, я так хочу, пусть и без половины рожи останешься, а выздоровеешь!.. Ну тебе, неужели, твое министерство совсем не помогает?
— Не будем о грустном, тебе вон тоже не очень-то твое «министерство»…
— Это я сюда сам определился — зачем мне столько денег тратить. Можно эту хемеротеррапию и дома проходить, и реанимобиль под домом стоять будет — плати только…
— И сколько ж?
— Да от косаря до пяти «зелени» легко — доктор дома, машина внизу, каждый час пятьдесят тысяч рубликов…
— Сколько же мне таких, как ты посадить нужно было, что бы на это заработать?!
— Не сажать, а отпускать, хоть кого-то нужно было за долю малую, а вообще в вашем ведомстве дела заводили, чтобы потом продавать отнятую свободу. Один ты даже на горб не заработал, что бы в грамоту о безупречной службе завернуться.
— Заткнись!..
— Не поверишь, даже обидно за тебя! К тебе ведь многие из наших с уважухой и почтением…
— Просрал я всю жизнь и ничего стоящего то не сделал, лучше бы землицу пахал, да детей растил! Ладно… А ты что тут?
— Кровушка «побелела»…, конечно, не то, что у тебя… пол морды к чертям собачим, но тоже…, говорят шансы есть…
Последние два слова услышал больной, ввозимый на каталке в палату.
— Мир дому вашему и милости Божией!.. — Последнее прозвучало, будто сказанное очень уставшим человеком, на срезе последних мгновений бодрствования, уже захваченных крепкими узами сна. Опыт общения в криминальной среде и одному, и второму, подсказал: хорошего от такого приветствия не жди — кто мягко стелет, тот жестко жнет! Кажущийся несдержанным в своих высказываниях Сталин с легкой ухмылочкой, ответил:
— И тебе, мил человек, не кашлять…, чей будешь?… — Безо всякого злого умысла произнесенная фраза, подтолкнула на неожиданный ответ, перекладываемого санитарами на кушетку, непомерно худого человека, смотревшегося по сравнению, даже с худосочным Хлыстом, тростиночкой, случайно попавшей на тыквенную грядку:
— Божий…, из костей и кожи, из тех же ворот, что и весь народ… — Моментально сплотившись мыслью о неминуемом разочаровании в соседе по процедуре, следователь и поддельный «фармазон», навострили уши — хотя и не был похож «новичок» на бывшего арестанта, но показался одним из тех, что проводят половину тюремного срока в церкви. Чаще люди забывали, кто их спасал в заключении, по освобождению быстро забывая о Боге, этот, кажется, не забыл, но и не показался зацикленным. Иван продолжил:
— «Хозяйсткий» что ли?…[6]
— Извините?..
— Нууу…, чалился?
— Не понимаю…, извините, ради Бога!
— В тюрьме сидел?
— Бог миловал… — Образ мышления и мировоззрение обоих ранее оккупировавших палату, не сразу позволили обнаружить мысли выход к разумному объяснению услышанного, пока очевидное не раскрылось само собой.
«Худому», с трудом выговаривающему каждое слово, хотелось поставить точку в разговоре, явно не уместному и несвоевременному в этот период, поэтому, продолжая поворачивать руки под иглу от капельницы, он постарался закончить еще не начавшееся:
5
(Что я мошенник, и то преступление действительно получилось совершить, в этом случае «было»)